Бывшие. Я тебя верну! - Оливия Лейк

пальто и достал мобильный. Нужно в Москву возвращаться. Возможно, дома Наташа сжалится надо мной…

Глава 22

Роман

Я все же принял душ, смывая бессонную ночь и последствия разборок. Бровь припухла и сечка приличная. Ну ок, шрамы ведь украшают мужчину? Надел вчерашнее, кроме трусов. Ну бля, они ж прошлогодние!

Рукава рубашки закатал, пальто на мусорку можно, из кармана пиджака достал бархатную коробочку – подарок для Наташи, только подходящего момента отдать так и не было. Может, завтра, дома? Я откинул крышку: кольцо, которое жена сняла, желая освободиться от брачных обетов, а рядом другое: в том же стиле, только камни крупнее, ободок массивней, с алмазной надписью внутри. Чтобы не забывала, что я люблю ее.

– Эх, – захлопнул футляр и положил в карман пиджака. Сейчас точно не время.

Спустился вниз, а там картина маслом: моя жена бабочкой порхает возле моего брата. Угу, понятно, меня ж обхаживать не нужно. Мне страдать полагалось.

– Папа… – Ева, бегавшая за щенком, остановилась, глаза распахнула, губа нижняя задрожала: – Папа! – зарыдала, как только она умела. Испугалась.

– Ну ты что! – подхватил на руки. – Все нормально, папа упал немножко.

– И ти упаль? – сквозь рыдание спросила.

– Да, поночка.

– Как дядя Тём?

– Угу, – и убийственный взгляд на брата бросил. Наташа обрабатывала ему ссадину на скуле и разбитые губы.

– Хочешь полечить папу?

– Дя!

Ева развеселилась. Я выразительно на жену посмотрел: она подошла и положила на стул ватные палочки и…

– Йод?

– Скажи спасибо, что не зеленку, – сквозь зубы ответила. Ясно, никакой милости. Ева начала экзекуцию.

– Черт… блин… а-аа! – бля, щипит! – Дочь, подуй хоть.

– У котика боли, у собаськи боли, тока не у Беби! – уточнила важно. – У папы не боли.

– У дяди Тёмы боли, – прошептал, ловя в зеркале свое изрядно пожелтевшее отражение. – Ева, мы домой завтра. По тебе так бабушка соскучилась. Готова?

– Дя! И Беби.

– Мы летим в Москву завтра, – обратился к Наташе. – Заканчивай, – кивнул на брата, – и собирайся.

– Нет, – холодно ответила. – Мы в Москву через неделю.

– Нет, любовь моя, мы летим завтра.

– Это кто решил?

– Я решил, Наташа. Это решил я.

Видел, что готова взорваться и снова послать меня, но присутствие дочки позволяло вести диалог более конструктивно, без перехода на личности. На мою личность, естественно. А еще появилось немного надежды: утром между нами была бездонная пропасть из боли и вины, сейчас мостик образовался из злости и страсти.

Артем бросил на меня сухой, ничего не выражающий взгляд и к Наташе обратился.

– Я поеду, у меня самолет. Завтра второе. Просто закрой дом, ключи оставь.

Я сложил руки на груди. Никогда не думал, что ревность, убогое по природе чувство, отравит мою душу настолько, что на родного брата смотреть буду с единственным желанием уничтожить. Не нужны ей ключи от его дома. Не пригодятся. Но я тоже молчал. Ева нас всех сдерживала и дисциплинировала.

– Пап, посли веси собилать, – позвала она. – А носью давяй спать вмесе?

– Нет, милая, – вместо меня ответила Наташа, – папа будет спать в гостинице.

– Госинисе? – усердно хмурясь, переспросила Ева.

– Да, – Княжна подошла и взяла ее за руку, а мне на ухо шепнула: – Уходи.

Да, щаз! Я взял дочь за другую руку.

– Мы идем собирать вещи, – и через плечо. – Бэби, за мной.

На долю секунды с братом взглядом схлестнулись – вот и вышло так, что каждый сам за себя. Это печально. Но я свою женщину не отдам ни богу, ни черту, ни родному брату. Никому!

Утром мы улетели в Москву. Наташа весь полет практически не говорила со мной, а Ева спала. Такая рань. Я гладил по волосам дочь и любовался красотой жены. Такой яркой и спелой, теплой и живой. Я хотел обнимать ее, а не гипнотизировать взглядом идеальный профиль. Не знаю, что она решила за ночь, но сегодня она совсем не реагировала на мою близость, попытки коснуться себя пресекала, а любую помощь отвергала. Жена отталкивала меня на всех уровнях.

– Наташ, – шепотом позвал, – поехали домой, а? Я не прошу прощать просто так, но не уходи. Я докажу, что достоин тебя.

– Это больше не мой дом, – обронила едва слышно. – Он был нашим, но нас больше нет.

– Не надо, милая. Не надо так…

– Я не вернусь туда, – добавила тверже. – Мы с Евой будем жить у меня.

– Останься. Я уйду. Без вас все равно не смогу там.

– Нет, Рома. Я все решила, – и взгляд сверкающий на меня перевела. – Все.

– А наш дом?

– Мы разделим его. Как и все, что было в нашей жизни: на до и после.

– Ты жестока.

– Ты сделал меня такой, – и отвернулась к иллюминатору. Внизу просыпалась Москва, а у нас в душах ночь. Но ведь, она всегда заканчивается? За тьмой непременно приходит рассвет…

Я отвез жену и дочь, но не к нам. К ним. Ева галдела и восторгалась новым местом. Она еще не поняла, что случилось. Что мама и папа больше не живут вместе. Для нее это какая-то забавная игра: сегодня там, завтра здесь. Станет старше, поймет. Но я намерен приложить все усилия, чтобы росла в полной семье. Потому что папа совсем не может без мамы.

Я обещал, что приеду завтра. Сегодня нам к отцу сходить нужно, дочке рано пока. По дороге на Троекуровское позвонил старшему администратору в моей приемной. В былые времена обратился бы к Татьяне, личному секретарю, ассистенту, помощнику, но… Она, конечно, повела себя непрофессионально, скажем так, но и я не орел. Наташа вряд ли бы одобрила. Накрыло меня, зол был. Унизил женщину, потому что… потому! Мог и сделал. Да, вот такая сволочь.

– Виталина Степановна, приветствую.

Она у нас строила весь женский персонал. Иногда даже мужской.

– Мне нужно срочно снять или купить квартиру на Трубецкой. Конкретный адрес скину. Состояние квартиры не важно, но если будет выбор, то берите приличную. Цена значения не имеет.

Я четко обрисовал техническое задание. Я не буду жить в нашем доме без жены. И воскресным папой для дочки быть не хочу! Оптимальный вариант переехать в их район. А лучше в их дом. Наташа требовала, чтобы смирился с расставанием, но я не желаю! И развода не будет. Адвокаты уже работали в этом направлении.

Приехал на кладбище, прошел знакомой дорожкой, не скажу, что часто бывал у отца, но памятных дат не пропускал. Положил рядом с надгробием букет белых лилий. Не знаю почему, но они ассоциировались исключительно со скорбью. Мама отрешенно смотрела на