О нас троих - Андреа де Карло

— Господи, ну и вечерок; и как нас сюда занесло?

Я почувствовал, как из меня рвутся невысказанные слова, и выпалил:

— Мизия вышла замуж и сейчас празднует свадьбу на озере, километрах в тридцати отсюда!

Марко резко обернулся и уставился на меня с таким ошарашенным видом, что я ни с того ни с сего разразился нервным смехом.

Я изо всех сил пытался сохранять серьезность, но ничего не получалось: облегчение от признания, вид его физиономии, общая нелепость и безысходность ситуации смешались во мне и заставляли трястись, кашлять, фыркать и плакать так, словно я сунул пальцы в розетку.

— Это п-правда, — еле выговорил я. — Она вышла за тридцатичетырехлетнего нейрохирурга. Он такой серьезный, целеустремленный, и вообще весь из себя молодец. Они скоро переедут в Цюрих.

Марко смотрел на меня прищурившись, словно свет неоновой лампы бил ему в глаза:

— Это что за околесицу ты тут несешь?

— Я тебе клянусь, — произнес я и увидел, как меняется его взгляд, почувствовал, что вся моя наэлектризованность испаряется как дым. — Я был ее свидетелем на свадьбе, прежде чем поехать к тебе. Они поженились сегодня утром.

— П-поже-нились? — повторил Марко, медленно поворачивая голову. Дверь открылась, вошли два члена жюри и журналист, одарили его покровительственной и слегка ироничной улыбкой, не сомневаясь, что он весь вечер будет в их распоряжении. Марко их даже не заметил, он по-прежнему в упор смотрел на меня, словно не веря. — И празднует свадьбу? — переспросил он.

— Да, вот прямо сейчас, — ответил я, чувствуя, как нетерпение вновь разливается по жилам. — Я давно хотел тебе сказать, но не знал как.

— И это точно не дурацкая шутка?

— Точно, — сказал я под аккомпанемент сливных бачков и сушилки для рук. — Мне с каждым днем все труднее было тебе сказать, я никак не мог ни найти слова, ни улучить подходящий момент. Мне очень жаль.

Дверь опять открылась, и вошел Сеттимио с еще одним журналистом: казалось, они уже друзья не разлей вода. Сеттимио сказал Марко:

— Потом поговори с ним немножко, после ужина. Он хочет дать о тебе большую статью в «Коррьере».[25]— Он вел себя как заправский продюсер и теперь выглядел вполне убедительно, его мифомания, скрестившись с фантастической реальностью, вмиг, без всяких промежуточных этапов, вознесла его из полного ничтожества к сияющим вершинам профессии.

— Дай, пожалуйста, на минутку ключ от машины, я там оставил записную книжку, — сказал Марко.

Сеттимио протянул ему ключ, явно начиная что-то подозревать; но тут кто-то из членов жюри вышел из кабинки, и Сеттимио нас покинул.

Марко потянул меня за руку и сказал:

— Отвезешь меня?

На улице мы молча посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, со всех ног помчались к боковой улочке, где Сеттимио припарковал свой «мерседес».

Потом я гнал старую немецкую колымагу по проселочной дороге, попутно пытаясь разобраться, где у нее какие рычаги, и Марко сказал:

— Мне просто надо ее увидеть, больше ничего. Это все настолько невероятно.

Нас бросало то в жар, то в холод, от безучастности к исступлению; то казалось, что мы опоздали навсегда, то вспыхивала надежда, что все-таки успеем, мы мчались на полной скорости и в то же время словно прилипали к асфальту.

Мы ехали, сверяясь с картой на приглашении, которое Мизия дала мне утром, но карта была довольно бестолковая, все названия сливались с импрессионистическим изображением местного ландшафта. К тому же мы с Марко всегда выбирали самую неудачную дорогу, а «мерседес» Сеттимио весил раз в десять больше моего «фиата»; в довершение всего стояла кромешная тьма, мы были на взводе, и Марко нашел в бардачке у Сеттимио готовые косяки. Иногда казалось, что нам не суждено добраться до озера, разве что на следующий день, когда на месте празднества останется только замусоренный пустырь.

И все же в конце концов итоге мы доехали, и стало ясно, что на самом деле картинка Мизии на редкость точная, просто в ней больше живописи, чем топографии, и нарисована в обратной перспективе. Дорога пошла под гору, петляя между старыми домами, перешла в грунтовку и вывела нас на берег маленького озера, окруженного рощицами и лугами; а потом мы увидели табличку с желтой надписью «Мизия и Риккардо» и стрелкой, указывающей в сторону площадки, расположенной в нескольких сотнях метров: в бледном лунном свете было видно, что она заставлена машинами.

Мы вышли; до нас докатывались волны музыки и голосов из ярко освещенного деревянного строения, похожего на большой сарай. Нас обоих пошатывало; мы переглянулись, и Марко сказал:

— Как будто занесло не в тот фильм, да?

Мы двинулись на свет, на голоса, на звуки музыки и через минуту уже были внутри, среди смеха, жестов, гудения бас-гитары, трелей саксофона, поднятых бокалов, передаваемых бутылок и столовых приборов на тарелках; под тентом сидела высохшая, как мумия, мать мужа Мизии и друзья семьи, а вокруг были еще почти полные подносы с едой, туфли, легкие костюмы, прически, лихорадочная толчея у дверей большого застекленного сарая, битком набитого людьми, которые танцевали, пили из бокалов, куда-то двигались, устраивались парами или компаниями на траве, доходящей до самой кромки воды; всюду бегали дети и всюду на полную громкость звучал замедленный, без конца повторяющийся рефрен, который тянула приглашенная группа, игравшая в стиле ритм-энд-блюз. И тут, когда свадебная вечеринка неожиданно стала реальной и осязаемой, Марко в один миг растерял всю свою иронию и любопытство:

— Ты иди, я тебя лучше в машине подожду, — сказал он.

— Да перестань, — сказал я, хотя от его внезапной слабости мне тоже стало не по себе. — Мы же так долго ехали. Пойдем хоть поздороваемся с Мизией.

— Меня никто не приглашал, — сказал Марко, прикрывая глаза рукой и изо всех сил стараясь быть незаметным, что, естественно, только привлекало к нему внимание окружающих.

— Ничего подобного, — возразил я. — Просто Мизия даже не предполагала, что ты захочешь прийти.

— И правильно, — сказал Марко. — Абсолютно идиотская была идея. Абсолютно.

— Вовсе не идиотская, — сказал я, но без особой уверенности: мне казалось, что надо было раньше подумать о том, в каком сложном положении он окажется, но я слишком спешил к Мизии и слишком хотел покончить наконец со всеми секретами.

И все-таки я тащил его за собой, потому что не знал, что еще делать, и потому, что сам чувствовал себя не в своей тарелке среди всех этих неизвестных, но как будто смутно знакомых голосов и лиц, надвигавшихся на нас со всех сторон. Я добыл с какого-то стола два бокала вина; мы осушили их почти залпом и тут же взяли еще два, с другого стола, но никакого эффекта я не заметил.