Начало звёздного пути - Александр Санфиров

Вершинин побагровел.

– Княгиня, простите, но мне кажется, что вы изволите шутить надо мной. Моя дочь и итальянский тенор? Вы что, хотите, чтобы назавтра весь Петербург надо мной и Катенькой смеялся?

– Помилуйте! Подполковник, как вы только такое могли подумать. Вот скажите, а как вы сами оцениваете ее пение? – вкрадчиво спросила княгиня.

Вершинин задумчиво почесал затылок.

– Ну, насколько я помню свои посещения оперы, ей до тамошних примадонн далеко, как нам до Парижа.

– А мне кажется, что она очень хорошо сможет аккомпанировать певцу, и даже составить ему дуэт в отдельных местах, – продолжала гнуть свою линию княгиня, – так что ни у кого из присутствующих не появится мнение, что она претендует на большее.

Я, признаться, не ожидала, что у вашей Катеньки имеются такие музыкальные успехи. А уж про математику я и не говорю, но, кажется, поняла причину ее усердия, – тут Евдокия Ивановна заговорщицки посмотрела на Илью Игнатьевича.

Но тот на эти намеки не прореагировал и спокойно смотрел ей в лицо, ожидая, что она скажет дальше.

«Вот ведь экий упрямец! – подумала она. – Как же мне беседу на Шеховского с сыном перевести? Ай, ладно, похоже, на мое предложение он согласится, а уж у этой простушки я все выпытаю».

– Итак, подполковник, что вы скажете на мое предложение? – продолжила она уже вслух.

Тот посмотрел на дочку, которая после недавних намеков княгини сидела пунцовая, даже ушки у нее покраснели.

«Вот сука, – подумал Вершинин про княгиню с долей восхищения, – ей бы в допросной работать, за полчаса столько узнать, это большой опыт нужен».

– Катенька, милая, а ты сама что думаешь по предложению Евдокии Ивановны, об учебе у нее, да и сможешь ли ты на клавикордах сыграть, чтобы самой не стыдно было? – спросил он у дочери.

– Ой, папенька, конечно, хочу! Евдокия Ивановна так много знает, она обещала меня с интересными людьми познакомить и про Париж рассказывать. А вот играть я боюсь, хотя я хорошо знаю музыку арий, которые сегодня будет петь маэстро Двардзини, но меня заверили, что я справлюсь, – тут она кинула смущенный взгляд на княгиню, которая в ответ поощрительно улыбнулась.

– Хорошо, – тяжко вздохнул подполковник, – я согласен, посмотрим, что из этого получится.

Княгиня, довольная собой, встала из-за стола, и вновь с Катенькой ушли в другую комнату, откуда почти сразу послышались звуки музыки и голос распевавшегося певца.

Надворный советник Сидоров шел по темному коридору Департамента внешних сношений МИДа, улыбаясь и раскланиваясь с равными ему по чину, но с ледяным взглядом в глазах протягивал для приветствия два пальца нижестоящим. Аркадий Акакиевич хорошо знал, как себя нужно вести, чтобы расти в чинах и получать награды. Вот только у него был тайный порок, о котором никто не знал, после выпивки он становился совершенно другим человеком, который мог сделать все, что угодно. Зная за собой этот недостаток, он выпивал, только когда это ничем не могло ему грозить. Но вот совсем недавно он просчитался и чуть не попал в большие неприятности, хорошо, что отец молодого человека не стал выяснять, что да как. Начальник департамента Яворский терпеть не мог грубиянов и пьяниц в своем ведомстве. Но все равно, хотя опухоль на лице давно прошла, большой желтый синяк под глазом было не скрыть. На ехидные вопросы сослуживцев он подробно рассказал, как внезапно понесла лошадь, и его ударило оглоблей. Все слушатели согласно кивали головой, но в их глазах он явно видел насмешку и в тысячный раз думал, как он будет рад отомстить этому генералу и его сынку, надо только выяснить, кто это такие.

Он зашел в кабинет, который делил еще с одним чиновником, и резко остановился.

Посреди кабинета стоял глава департамента и разговаривал с его непосредственным начальником Петром Петровичем Силантьевым.

Аркадий Акакиевич низко поклонился и поздоровался с начальством, те обратили на него примерно столько же внимания, сколько он обращал на нижестоящих чиновников, и продолжили свою беседу. Сидоров бочком, втянув живот, пролез между ними и столом и, усевшись за него, надел синие нарукавники и, приняв деловой вид, начал перекладывать с места на место стопки бумаг.

Между тем Яворский продолжал говорить.

– Представляете, Петр Петрович, какие интересные казусы приключаются. Вот позавчера познакомился я с одним сельским помещиком в салоне ее сиятельства княгини Голицыной. Оказалось, умнейший мужчина, и ум-то деловой, я так понимаю, что еще несколько лет, и он будет богат, как Крез. И по нашим отношениям с Европой высказал интересные мысли. А его дочка вообще произвела фурор. Представьте себе, шестнадцатилетняя красавица, умница. А как она играла! – тут он сделал паузу. – Представляете, аккомпанировала самому Двардзини, и вполне успешно, в двух местах она составила ему дуэт, такой голосок нежный, серебристый. Вот же кому-то повезет! – вздохнул Яворский, про некрасивость и скаредность жены которого знали все. – Красавица, поет, играет и богатая к тому же. Да и связи у ее отца хорошие. Он, оказывается, близкий друг князя Шеховского, к которому благоволит его императорское величество, он оказал ему честь недавно приватной аудиенцией.

Сидоров, который с напряженным вниманием слушал слова своего начальника, почувствовал, как сердце упало в пятки. И ему срочно захотелось в нужник. Но для этого было необходимо вновь протиснуться между начальством и столом. И он сидел, героически борясь с позывами мочевого пузыря и приступами страха, сейчас прекрасно понимая, что только один намек Шеховского – и его выпнут из департамента с волчьим билетом. И тогда можно будет забыть о покупке нового жилья соответствующего его новому званию надворного советника, которое он получил всего полгода назад, и обо всем прочем. Он уже почти не прислушивался к разговору и сидел не шевелясь, из-за боязни обмочить свой новый мундир. Наконец, начальство разошлось по кабинетам, он вскочил и понесся в нужник.

Через несколько минут с вздохом облегчения вышел из холодного помещения и, приведя себя в порядок, вновь с важным видом проследовал на свое рабочее место.

Он провел несколько встреч, проверил документацию, все это время обдумывая и лелея планы мести. Как ни хотелось ему написать анонимный донос, сегодня после услышанного он отказался от этой идеи, и решил действовать по-другому.

Когда вечером из черного хода одного из домов на Васильевском острове вышел потрепанный жизнью ремесленник, никто не обратил на него внимания. Только дворнику, который перестал сгребать лопатой снег, он мрачно буркнул хриплым голосом:

– Чо выставился, татарская морда, у барина я был, шкап чинил.

Дворник вновь продолжил мести двор, а ремесленник пошел своей дорогой. Она потихоньку вела его по Васильевскому острову в сторону залива, и вскоре каменные дома сменились низенькими деревянными домиками, затем начались уже совсем нищие постройки. И вот он подошел к одноэтажному строению, окна которого желтели в ночи неярким светом и оттуда раздавались пьяные выкрики и женские вопли.