Шарлотта - Давид Фонкинос

О чем, вероятно, никто не знал,

Высокий, неловкий, неразговорчивый.

Интересно представить встречу этих двух молчунов.

Шарлотта не очень-то понимала, как ей держаться с ним.

Оттилия ей завещала этого друга

И уточнила: друга, с которым не знаю, что делать.

Именно так вспоминала Шарлотта.

Вскоре они привыкли друг к другу.

Александру было почти сорок.

В тридцать девятом году он бежал от нацистов,

пройдя через Альпы.

Переход этот, долгий и трудный, наложил на него отпечаток:

Внешне сильный, он не мог похвастаться крепким здоровьем —

Давний несчастный случай сделал его хромым

И оставил на лбу чудовищный шрам.

В нем сочетались два странных свойства:

Он вел себя как покровитель,

Но в конечном счете его опекали другие.

Шарлотта считала, что он чересчур уж высок —

Приходилось задирать голову, обращаясь к нему,

Хотя она редко к нему обращалась:

При встречах в саду они, как правило,

Обменивались улыбками и расходились молча.

Но вот наступил ноябрь, и ситуация изменилась:

Германия оккупировала южную зону Франции,

И теперь этих двух беглецов объединяла опасность.

Они стали сближаться, иногда даже касаясь друг друга.

Шарлотта по-прежнему навещала деда,

Но их встречи всегда кончались плачевно:

Увидев ее, он выкрикивал непристойности,

И в конце концов она в ужасе убегала.

Увы, дед – единственный родственник, оставшийся у нее.

Александр утешал Шарлотту,

А иногда и брался сопровождать.

Разумеется, дед не выносил этого самозванца,

Оставшись наедине с Шарлоттой, устраивал ей разнос:

Только не говори, что этот австриец тебе приглянулся!

Не вздумай с ним спать – это исключено!

Ты меня слышишь?

Какой-то бродяга…

Не забывай же, что мы – Грюнвальды!

Ты должна взять в мужья человека нашего круга!

Шарлотта считала это нелепым:

Дед жил иллюзорным, исчезнувшим миром,

Но она не хотела ему перечить

И слушала все, что бы он ни сказал, —

Ведь ее воспитали в глубоком почтении к старшим.

Буржуазное воспитание – тоже обломок прошлого,

А обломками прошлого следует дорожить,

Делать все, чтоб они сохранились хоть как-то.

Эта абсурдная кротость помогала ей помнить о детстве.

И она отвечала ему: да, конечно!

И думала: я не люблю Александра,

А она его очень любила,

Он был нужен ей, нужна его жаркая преданность,

Только вряд ли это была любовь.

Шарлотта любила лишь одного мужчину,

Все того же, на веки вечные,

Но был ли он в ее жизни?!

Как-то раз дед почувствовал острую боль,

Вышел из дому, пошел в аптеку,

Добрался туда, но упал перед дверью

И умер, прямо на улице.

Узнав эту новость, Шарлотта вздохнула с таким облегчением,

Словно тяжесть свалилась с плеч.

Сколько раз она в мыслях желала, чтоб дед ушел…

Неужто Шарлотта ускорила это событие?

Позже, в одном из писем, она призналась, что отравила деда.

Правда ли это?

Или снова театр?

Это невероятно и все-таки допустимо,

Если вспомнить о том, сколько горя он ей принес, —

Постоянные нагоняи, и презрение к ее творчеству,

И сексуальные домогательства.

Я веду переписку с почитателями Шарлотты,

В частности с Даной Плейс, внучатой племянницей Оттилии.

Мы обсуждаем с ней эту тему,

Вероятность этого рокового деяния,

Настоящий роман в романе.

Шарлотта стоит у могилы деда,

Где покоится и ее бабушка.

Теперь они соединились навеки,

Эти любители древних руин и праха былого.

На кладбище стало совсем безлюдно,

Да и кто навещает мертвых во время войны?

Наконец и Шарлотта ушла, оглянувшись в последний раз.

Так иногда поступают, прощаясь с живыми.

В конце сорок второго года Франция полностью оккупирована.

Бывшую «свободную зону» поделили немцы и итальянцы.

Департамент Приморские Альпы занят войсками Италии.

Они не проводят расовую политику своих немецких союзников,

Поэтому толпы евреев хлынули в район Ниццы —

Почти единственное убежище, оставшееся в Европе.

Здесь Александр и Шарлотта в сравнительной безопасности,

Но только надолго ли это?

Они без конца обсуждали ход текущей войны:

Когда ж наконец американцы решатся на высадку?

Шарлотта уже решила не тешить себя надеждами —

Ведь она с тридцать третьего года уповала на лучшее будущее,

А сбывалось все самое худшее.

Она поверит в Освобождение только тогда,

Когда здесь взовьется американский флаг.

То и дело в их разговорах возникали неловкие паузы

Или нечаянные слова, сказанные невпопад.

Не потому ли однажды они обнялись,

Чтобы заполнить молчание?

И тому и другой трудно было решиться на первый шаг,

Как же все-таки это случилось?

Дело шло к неизбежной развязке,

Однако ими руководил отнюдь не слепой порыв —

То был медленный, но неуклонный процесс.

Беседуя, они садились все ближе и ближе друг к другу,

Пока наконец их губы не встретились в поцелуе.

Теперь Шарлотта уже не девочка, ей двадцать шесть лет.