Нефритовая орхидея императрицы Цыси - Юлия Алейникова

Его начали строить сто лет назад, и все это столетие достраивали, добиваясь совершенства. Дворец был задуман на европейский манер — проект разрабатывали иезуиты Джузеппе Кастильоне и Мишель Бенуа, которых нанял Цяньлун Прекрасный. Рядом с главным дворцом возвели десятки других в китайском, тибетском и монгольском стилях. Разнообразие природы империи нашло отражение в планировке ландшафтных садов. Цыси влюбилась в это чудо, сотворенное руками человека, в тот же день, когда увидела его.

В самом дворце о китайской утонченности и мудрости напоминали сцены из великих поэм. Воспетый любимым поэтом Цыси Ли Баем водопад низвергался в пруд, выложенный камнями. Сила потоков была рассчитана так, чтобы при ударе о камень вода рождала музыку. Когда солнце занимало на небосклоне строго определенное место, над водопадом появлялась радуга, совпадающая по кривизне с аркой моста, который вел к пруду. Любимым занятием придворных в свободное время было наслаждаться видом этой радуги и музыкой водных струй. В этом дворце удовольствия, в окружении бесценных сокровищ и великого искусства, невозможно было не думать о высоком.

Но французским и английским солдатам и офицерам высокое было чуждо. Они ринулись грабить дворец с остервенением, круша, руша и ломая все, что нельзя было унести целиком, расталкивая по карманам и ранцам великое искусство, в котором они не видели ничего, кроме куска золота или нефрита.

Цыси рыдала. Но настоящее потрясение она испытала, когда до них дошла весть о том, что 19 сентября дворец был подожжен по приказу английского командования. Пламя полыхало несколько дней, дым окутал половину Пекина, так что люди в спешке выезжали из города. Сгорело более двухсот дворцовых построек — беседок, пагод, храмов, оранжерей, мостов. Все, что было дорого сердцу Цыси, уничтожено. Император был безутешен. Весь двор пребывал в смятении — поверить в такое безжалостное уничтожение красоты было невозможно. Горевал не только двор — весь Пекин, весь Китай так и не смог оправиться от этой потери.

Охотничий домик, приютивший их на время, размерами не уступал Старому летнему дворцу. Император Канси, построивший его в 1703 году, слыл великим охотником — однажды за одну только неделю он убил восемь тигров. Вечерами императоры со свитой жгли костры, чтобы зажарить добычу. В свете пламени пили вино и пели песни, на берегу озера устраивали состязания борцов, а на воде соревновались в гребле.

Цыси не доводилось бывать здесь раньше. Ее мужа влекли другие забавы, так что сюда они попали только в качестве беглецов.

Когда-то в юности она любила вольные просторы монгольских степей. Сейчас же, глядя на суровый северный пейзаж, она еще острее сознавала собственную утрату, и горькие слезы лились из ее прекрасных глаз.

Пришельцы с Запада безнаказанно хозяйничали в стране. Южные провинции были захвачены тайпинами, уже объявившими о создании нового государства. По дорогам Китая брели толпы беженцев, но Цыси горевала только об утрате Старого летнего дворца. Она всегда любила его больше, чем Запретный город. Там она чувствовала себя свободнее, счастливее.

Да, она будет помнить его таким, как в те сентябрьские дни 1860 года, когда покидала его. Конец лета и начало осени в Пекине — самое благодатное время: солнце уже не печет, морозы еще не наступили, и песчаные бури северо-восточной пустыни не терзают город, как это бывает весной. Незадолго до высадки европейских союзников император Сяньфэн отпраздновал тридцатый день рождения. Торжества продолжались четыре дня и увенчались, разумеется, оперой. Огромную, в три яруса, сцену соорудили прямо на берегу озера. Цыси вместе с повелителем наблюдала за представлением из беседки во внутреннем дворе. Легкий ветер подхватывал музыку вместе с ароматами цветов. Это видение и это празднество будут преследовать ее всю жизнь — она знала это твердо.

В ночь постыдного бегства из Старого летнего дворца император Сяньфэн приказал своему младшему брату Гуну остаться в столице, чтобы вести переговоры с захватчиками. Двадцатисемилетний великий князь Гун, шестой сын своего отца, отвергнутый кандидат на престол — как раз по причине отсутствия лютой ненависти к европейцам — теперь оказался как нельзя кстати. Он быстро нашел общий язык с западными переговорщиками, согласившись на их требования, в том числе на выплату контрибуции в размере восьми миллионов лянов серебром каждой из европейских стран. Пекинский договор с британцами был подписан 24 октября 1860 года, с французами — на следующий день. Европейские союзники решили, что им удалось восстановить мир.

Император Сяньфэн утвердил подписанные документы и велел разослать их во все провинции и вывесить на всеобщее обозрение. Многие подданные плакали, видя, как имя императора Поднебесной упоминается наравне с именами европейских монархов. Невиданное унижение.

2016 год

Владислав Нестеров сидел в своей просторной, похожей на офис квартире, которую покойная Полина неоднократно порывалась превратить в «человеческое жилье», и думал. Думал о Полине, листал фотографии, вспоминал.

Они с сестрой всегда были очень разными. Она энергичная, жизнерадостная, немного безалаберная, окруженная друзьями. Он замкнутый, вдумчивый, рассудительный. Полина легко преодолевала трудности, словно не замечала их, по-деловому, без слез и истерик справлялась с неприятностями. Даже развод с Макаром прошел как-то вскользь, как будто не было десяти совместно прожитых лет, общего ребенка и другой женщины, к которой уходил Макар. Он просто съехал, но они продолжали созваниваться, что-то обсуждали, поздравляли друг друга с праздниками. Ни ссор, ни скандалов. Потом у Полины появился мужчина, потом другой, но жизнь ее текла без всяких перемен: работа, сын, родительские собрания, поездки, встречи с друзьями. Раньше Влад считал сестру непутевой и легкомысленной, а сейчас ее жизнь вдруг предстала перед ним в другом свете. Она была сильной и цельной, и ничто не могло выбить ее из колеи или испугать. Влад знал, что у Полины пару раз были серьезные неприятности с бизнесом, но никогда не знал, какие именно. Она не жаловалась, не просила помочь — справлялась сама. Пока она была жива, он не замечал этой ее самостоятельности, не считал ее достоинством, только снисходительно кривился: женщина и бизнес. Ему в голову не приходило предложить сестре помощь. А Полина посмеивалась вместе с ним и в очередной раз выходила победителем.

Вот фотографии с ее последнего дня рождения. Полине исполнилось тридцать семь. Совсем молодая. Яркая, веселая, в обнимку с друзьями и коллегами. Влад всегда удивлялся, как ей удавалось держать подчиненных в узде и оставаться с ними в прекрасных отношениях. Наверное, это талант. Влад так не умел, а потому никогда не стремился выбиться в начальники. Он был тем, кем был: специалистом в своем деле, незаменимым, востребованным, независимым. Он был одиночкой.

Теперь он вглядывался в другие лица на фотографии и размышлял, кто мог сотворить с Полиной то, что сотворил убийца, и за что так ненавидел ее человек, который пошел на это зверство.

Завпроизводством. Плотный жизнерадостный Ефим Борисович, шутник и балагур, умеющий с шутками-прибаутками так прибрать к рукам сотрудников, что ни вздохнуть, ни охнуть. Руки у Ефима Борисовича сильные и умелые, такой хоть перепелку, хоть буйвола соломкой нарежет.