Дни в Бирме - Джордж Оруэлл

– Чертово землетрясение!

Неуверенно ступая, Флори и Элизабет выбрались наружу; ноги гудели той дрожью, что ощущаешь, сойдя на берег после продолжительного плавания. От хижин для слуг бежал старик бармен в сбившейся набок чалме, за ним галдящие чокры.

– Землетрясение, сэр, землетрясение! – спешили доложить они хоровым воплем.

– Ясно, к дьяволу, что землетрясение! – проворчал мистер Лакерстин, осторожно опускаясь на стул. – Эй, выпить чего-нибудь! После всего, клянусь богом, имею право чуток глотнуть!

Глотнуть собрались все. Бармен, и робея и сияя, стоял возле стола с подносом. «Землетрясение, сэр, большое землетрясение!» – вдохновенно повторял он. Его разрывало желание говорить! обсуждать! Впрочем, и остальных тоже. Едва утихла дрожь в ногах, нахлынул прилив невероятной жизнерадостности – вспоминать о землетрясении так весело; сознание, что тебя не погребло под кучей камня, необычайно воодушевляет. Наперебой шумели голоса: «Ого! Меня так ударило, кошмар!» – «Чувствую, опрокинуло и прямо шмякнуло!» – «Думаю, что это? стая дворняг паршивых, что ли, под полом бесится?» – «Тряхнуло, а я про себя – ну, бомба!» – чувства требовали излияния и подтверждения. Даже старого бармена допустили к общей беседе.

– Наш бармен, я полагаю, должен помнить много землетрясений, не так ли? – глядя на лакея, с редкостной для нее любезностью протянула миссис Лакерстин.

– О да, мадам! Много, очень много! 1887-го, потом 1889-го, и в 1906-м, и в 1912-м – много помню, мадам!

– В 1912-м потрясло ничего себе, – заметил Флори.

– О, сэр, а в 1906-м еще сильнее! Страшный был удар, сэр! Большой идол упал с храма буддистов, так что сатханабанг, их главный священник, мадам, сказал бирманцам – плохой знак, рис не уродится и скот ящуром заболеет. А первое землетрясение я помню, когда еще служил тут в клубе чокрой, когда сахиб майор Маклеган под стол упал и клялся, что пить бросит навеки, – он сразу и не понял, что землю затрясло. Тогда еще крышами двух коров убило…

Члены клуба засиделись до полуночи, и бармен чуть не до половины двенадцатого развлекал публику, плетя свои истории. Обычно пренебрежительно не замечавшие его, сегодня европейцы были с ним ласковы, даже хвалили. Землетрясение – лучший путь к единству человечества. Еще парочка крепких подземных толчков, и сахибы пригласили бы бармена индуса сесть c ними за стол.

Что касается предложения руки и сердца, оно было отложено. Нельзя же, в самом деле, смешивать разговоры о землетрясении и женитьбе. Тем более, в тот вечер Флори больше не имел возможности остаться с Элизабет наедине. Но это ничего не значило, ведь он знал уже, что она принадлежит ему. Утром успеется договорить. На этой мысли, примиренный с миром и после бесконечно долгого дня уставший как собака, Флори уснул.

Снявшись с заляпанных известкой птичьего помета ветвей мощных кладбищенских пинкадо, стервятники распластали крылья и широкими кругами поднялись в вышину. Несмотря на ранний час, Флори уже бодро спешил в клуб, чтобы, дождавшись Элизабет, сделать наконец формальное предложение. Некий неясный инстинкт побуждал его завершить это дело до возвращения коллег и приятелей из джунглей.

За калиткой он неожиданно увидел новоприбывшую персону. По плацу легким галопом скакал молодой человек на белом пони, с длинным тонким копьем в руке. Несколько сикхов (судя по всему – сипаи[23]) бежали сзади, держа за уздечки двух пони бурой масти, гнедого и каурого. Подойдя ближе, Флори приостановился и громко поздоровался; в захолустных местечках непременно приветствуют даже незнакомцев. Всадник ловко, красиво развернулся и подскакал к тропе. Это был несомненно конный офицер, лет двадцати пяти, худощавый, но очень стройный. Голубоглазое лицо распространенного в английской армии, несколько кроличьего типа, с открытым треугольником торчащих под верхней губой зубов, смотрело, однако, взглядом кролика смелого, сурового, порой свирепого, а подчас даже по-солдатски безжалостного. Сидя на лошади как влитой, выглядел незнакомец чрезвычайно лихо и доблестно. Светлые глаза превосходно оттенялись румяным гладким загаром, и весь он, в белом высоком топи из оленьей кожи, в сиявших матовым дорогим блеском тугих высоких башмаках, являл собой эталон элегантности. Флори сразу почувствовал себя рядом с ним как-то неуютно.

– Рад вас приветствовать! – сказал Флори. – Недавно прибыли?

– Ночью, последним поездом, – коротко бросил заносчивый мальчишеский голос. – Меня с командой сюда вызвали выручать ваших в случае чего. Лейтенант Веррэлл, военная полиция, – все же представился он (не спросив, правда, об имени Флори).

– Да-да, мы слышали, что к нам направили отряд. Где вы остановились?

– Пока в дак-бунгало[24]. Болтался там какой-то черномазый, акцизный или что-то вроде, я его вышиб. Тухлая дыра, а? – вздернув подбородок, повел он глазами на городок.

– Как все пристанционные поселки. Вы надолго?

– Слава богу, только на месяц или того меньше. До дождей обратно. Но что у вас за пакость вместо плаца? Нельзя, что ли, всю эту дрянь выкосить? – спросил он, хлестнув сухой бурьян концом копья. – Какая тут игра в поло и все такое?

– Боюсь, с поло вам здесь не повезло. Лучшее, что мы можем предложить, это теннис. У нас всего восемь европейцев, и три четверти времени мы в джунглях.

– Черт, вот дырища!

Наступило молчание. Высокие бородатые сикхи, придерживая пони, стояли и смотрели на Флори довольно неприветливо. Беседу явно было пора кончать. Ни разу в жизни Флори не ощущал себя столь убогим, вернее затрапезным. Лошадка Веррэлла была великолепной арабской кобылкой с гордой шеей и пышным выгнутым хвостом (стоила это молочно-белое сокровище наверняка несколько тысяч рупий). Сам Веррэлл уже дергал уздечку, откровенно показывая, что разговорный лимит исчерпан.

– Красивая у вас коняга, – сказал Флори.

– Недурна, получше бирманских чушек. Хочу колышки посбивать, хотя в этих кучах навоза вряд ли шар протолкнешь. Эй, Хира Сингх! – позвал он, натянув поводья.

Один из сипаев побежал вперед и ярдов за сорок воткнул в землю острый самшитовый обрубок. Мгновенно позабыв про Флори, Веррэлл поднял копье, стараясь прицельно установить его. Индусы зорко, критично наблюдали. Почувствовав чуть сжавший ее бока толчок коленей, лошадь помчалась пушечным ядром. Пригнувшийся к седлу молодой стройный кентавр ударил копьем и точно пробил мишень. «Шабаш!» – хрипловато одобрил наблюдавший сикх. Пустив пони легким галопом, Веррэлл вернулся с пронзенным колышком, который незамедлительно был установлен в новом пункте.

Еще дважды Веррэлл атаковал мишень – оба раза безупречно. Упражнение исполнялось необычайно изящно и невероятно серьезно. Сражение с колышком для всей команды являлось священнодействием, Флори больше не удостоили ни взглядом. Однако он не уходил. Хотя физиономия лейтенанта была словно специально скроена, дабы игнорировать незнакомцев, именно эта оскорбительная надменность не давала сдвинуться с места и наполняла жутким ощущением собственной второсортности. Придумывая, как бы возобновить разговор, Флори вдруг заметил поднимающуюся по склону Элизабет. Она, должно быть, успела увидеть последнюю, особенно удачную атаку. Сердце застучало, в голове сверкнула одна из тех молнией осеняющих идей, которые обычно приводят ко всяким неприятностям. Указывая на стоящих бурых пони, Флори крикнул скакавшему невдалеке Веррэллу: