Волчья тропа - Бет Льюис

– С.

Пенелопа рисовала, пока не добралась аж до последней буквы алфавита.

Потом начала сначала и заставила меня повторять их по памяти. Сразу все и не упомнишь! Да этих чертовых загогулин там больше сотни! Как люди ухитряются их не забывать, да еще и слова складывать? А уж этих слов столько, что вообще не сосчитаешь. Неужели в голове такое уместится?..

Шесть раз я повторила написанные на земле буквы и решила, что с меня хватит. Горячая кровь прилила к щекам. Пенелопа все твердила, что мне нужно сосредоточиться, что я невнимательно ее слушаю. Давай, повтори еще раз, и еще раз… Я ей что, чертов пересмешник?

Я вытащила нож и всадила его в землю, прям посредине буквы О.

Пенелопа заткнулась.

Я встала и пошла проверять силки. Конечно, я вела себя не очень вежливо, но ведь я такая и есть. Я пообещала ее не убивать, но насчет того, что я не буду злиться, мы не договаривались. И я не обещала, что не заеду ей в челюсть ботинком, если она меня разозлит. А я уже начала закипать. В общем, чем дальше я буду от нее, тем лучше.

Первая ловушка оказалась пустой и нетронутой. Никто не пробегал этой тропкой. Я сняла ее и засунула в карман. Во второй я обнаружила только кроличью лапу, которая застряла в петле. Какой-то зверь – росомаха, наверное, первым добрался до моего обеда. Я выругалась, но не разозлилась. Я бы и сама так поступила.

Сквозь деревья я видела Пенелопу. Она сидела на пне, оставшемся с тех времен, когда в этих местах заготавливали лес. Пни здесь были везде, а из земли перли новые деревья, чтобы заполнить прорехи. Оттого этот лес был зеленее, чем другие. Вокруг полно всяких кустов, высоких и низких. Наверное, тут и морошка есть, правда, для нее сейчас не время. Бабка меня часто гоняла ягоды для пирога собирать. Хотя как по мне, не стоил он того, чтобы столько горбатиться. Я никогда сладости не любила – моему брюху мясо подавай.

Пенелопа вглядывалась в чащу, почесывая ногу, которую в речке поранила. «А ну-ка перестань!» – подумала я. Еще чего не хватало – грязными ногтями кожу царапать. Она сидела в луче света, вся в белом, сияющая как ангел. Только я почему-то видела не человека, а ужин – красиво разукрашеный рождественский ужин на освещенном столе. Я подкрадывалась к ней, прячась за деревьями, словно выслеживая оленя.

Потом я услышала, как кто-то сучит лапами в кустарнике, – мелкий зверек прощался с жизнью. И Пенелопа, сидящая на пне, вновь выглядела как Пенелопа, а не как ужин. Какая-то часть моего мозга – наверное, задняя, которая подсказывает, что ты голодна, – окончательно запуталась и посылала мне неверные сигналы. Я никогда не была в лесу с кем-то, кто слабее меня. Я никогда не была вожаком. А сейчас пришлось. Вожаки всегда получают то, чего хотят, вот только мой мозг понятия не имел, чего я хочу.

В одной из ловушек я обнаружила кролика – петля затянулась вокруг его шеи.

Он затих. Знал, что его ждет.

Так странно забирать чужую жизнь. До встречи с Кабаном я бы даже думать не стала – взяла бы кролика за лапу и прекратила его страдания. Теперь-то я видела, что зверек ничем не заслужил такой участи. Кабан заслужил, даже не сомневайтесь, а кролик мне ничего плохого не сделал, просто оказался не в то время не в том месте. Я стала его кабаном. Хотела забрать у него то, что он не хотел отдавать.

Желудок заворчал. Я вытащила нож. Я вожак стаи, и я должна кормить… Вот только… я не могла.

Я всегда жила по своим правилам – они помогали мне отличать добро от зла. Но теперь я совсем запуталась. Если я убью бедного зверька, то стану такой, как Кабан? Как Крегар?

Похоже, кролик понял суть моих размышлений и начал дергаться. Силки затянулись.

Кабан не должен был нападать на меня – его заставили грязная похоть и тупая голова. Во мне не было похоти, и тупой я тоже не была. Я просто хотела есть, а кролик это еда… И все равно я не могла отрезать ему голову.

Я сама себя не узнавала. Это всего лишь кролик! Да я сотни их убила. Тушила их, коптила, тушенку делала, жарила с луком и картошкой. Во что я превратилась, если не могу его выпотрошить? Упитанный кролик, хороший ужин для нас двоих получится… Мысли перепутались, и я никак не могла их расплести.

– Ты поймала кролика! – Пенелопа стояла у меня за спиной. Я чуть из штанов не выпрыгнула – не слышала, как она подошла. Распустила нюни: бедный кролик, он ни в чем не виноват… Вот дура! А если бы не Пенелопа, а медведь подкрался? Прекрати жалеть себя! Пора заканчивать думать о Кабане, здесь не место.

Я взяла кролика за ногу, вытащила из силков и сломала ему шею.

– Сумеешь освежевать?

Пенелопа улыбнулась и взяла мертвого кролика, даже глазом не моргнув. Вторую руку протянула за ножом.

– Принеси немного дров, – попросила она. Вроде как добродушно, чтобы я не подумала, что она мне приказывает, и в то же время достаточно твердо, чтобы я поняла – это и в самом деле приказ.

Пенелопа еще возилась с кроликом, когда я вернулась с кучей больших веток, сломанных бурей. Я подкинула их в костер, а потом стала наблюдать за ней. Пенелопа обращалась со зверьком так осторожно и ласково, как будто это плюшевый медвежонок, и она боится его порезать. Осторожно подцепляла шкурку, вместо того чтобы просто стянуть ее. Подрезала ее на лапках, вместо того, чтобы их отрубить.

– Хватит! – сказала я. – Это наш ужин, а не ребенок, которого ты сиськой кормишь. Мы обе с голоду помираем.

– Ты сама попросила его освежевать, – сказала она. – А я и раньше кроликов потрошила. Знаю, что делаю.

Я рассмеялась.

– Да ни черта ты не знаешь. Он протухнет, пока ты с него шкуру снимешь.

– Тогда покажи, – сказала она, протягивая мне кролика и нож.

Я взяла их, и в этот раз меня совесть не мучила.

– Сначала надо его выпотрошить. – Я воткнула нож кролику в брюшко. Горячие, исходящие паром кишки пузырились, как жаркое на плите. – Вот почки, печень и сердце, – сказала я, вытягивая их одной пригоршней.

Пенелопа внимательно смотрела, а я видела себя. Мне было восемь лет, когда охотник впервые принес домой оленя.

– Потом отрезаешь задние лапы. – Я положила кролика на пень, сломала лапы и отрезала их.

Охотник погладил блестящую темно-коричневую шкуру и сказал:

– Девочка, олени – благородные животные, и с ними нужно обращаться уважительно.

Потом он вспорол живот зверю, лежащему на крыльце хижины. Звук был такой странный – вроде разрешаешь пластиковую бутылку.

– Засунь большие пальцы под шкуру – края брюшка ты все равно есть не будешь, и отдирай уверенно и быстро.

Охотник взял ведро и закинул туда потроха. Кровь он уже выпустил. Он всегда говорил, что животное нужно хорошенько обескровить. А еще – оно должно быть спокойным, когда ты его убиваешь. Страх портит мясо.

Пенелопа ахнула и кивнула, пристально глядя на кролика. Видать, запоминала мои слова.