Наполеон. Книга 1. Путь к славе - Игорь Пронин

Они спустились на несколько ступеней, и Остужев как мог начал:

— Мсье Баррас, я говорю с вами не от своего имени, а от имени одного человека, которому вскоре предстоит покинуть Париж. Я уполномочен передать вам, что во время его отсутствия к мадам Богарне…

— Да помолчите, Остужев! — Баррас почти кричал. — Я-то прекрасно знаю, что чувствует Бонапарт по отношению к Жозефине! Мне его даже немного жаль! Но он это заслужил, черт возьми. И я не трону больше Жозефину, нет. Напротив, я стану ее охранять. Я даже не позволю ей завести любовника, как бы долго ни отсутствовал наш героический коротышка-генерал. Можете так ему и передать. Вот только вряд ли вы ему скажете, что полюбил Жозефину он не просто так, верно?

В глазах Барраса была истинная боль. Он любил Жозефину и знал, что чувство это, вызванное против его воли, настоящее.

— Нет, наверное, не передам, — согласился Остужев. — А вы что же, хотите теперь иметь влияние на Бонапарта через мадам Богарне?

— Не только ваш Дюпон умеет играть в эти игры, — зло оскалился Баррас. — Передайте ему при случае, что не стоило подсовывать мне кролика. Теперь я оскорблен, и если Дюпон попадется мне в руки, расправа будет скорой. Я его больше не боюсь.

— У вас новые друзья? — догадался Александр. — Поосторожнее с ними. А где Дюпон, я не знаю, я не его человек. Я работал с покойным Карлом Ивановичем Штольцем.

— В любом случае, молодой человек, — Баррас перешел на громкий шепот, — в любом случае, имейте в виду: попытаетесь опорочить в глазах Бонапарта меня — я погублю вас. Я лучше знаю людей. Бонапарт вас проглотит и забудет. А вот мной подавится. Помните об этом, и, может быть, когда-нибудь еще придете ко мне за советом.

К столу Александр вернулся с неприятным осадком. Баррас был негодяем и мерзавцем, такими же он видел и других людей. Но неприятно осознавать, что хотя бы в одном он прав: Остужев не скажет Бонапарту о предмете Жозефины, пока не получит на это разрешения от Дюпона. Бочетти встретила его улыбкой, но, когда он сел, сердито нахмурилась.

— Разве я не сказала, что жду новых извинений?

— О простите! — Александр вспомнил, что наступил ей на ногу. — Я согласен на все, лишь бы заслужить ваше прощение!

— Красивые слова, — печально сказала графиня, — за которыми ничего не стоит. Такого я наслушалась предостаточно. Вот хотя бы от господина Колиньи, ведь он вам знаком? Слов было много, а теперь он просто исчез. Впрочем, даже хорошо, что так случилось. Я давно знала, какой он мерзавец.

— Тогда зачем же вы водили с ним дружбу? — осторожно спросил Остужев.

— Затем, что мне не по своей воле пришлось покинуть Италию, — сердито ответила Бочетти. — Мне больше не на кого было опереться. А теперь он исчез, и все мои парижские знакомые тоже не желают меня знать. Я для них иностранка, у которой за душой ни франка. Пожалуй, Александр, я пойду, не хочу больше смотреть на эти лица. Проводите меня до экипажа, чтобы я не выглядела уж совсем жалкой?

Конечно же, он не мог отказаться. Они дошли до кареты, и Александр помог ей сесть. Бочетти медлила, не закрывала дверцу, а потом вдруг порывисто наклонилась к нему.

— Вы ведь знаете, что никакая я не графиня?

— Да. — Александр облизнул вмиг пересохшие губы. — Но больше… больше я ничего не знаю.

— Хотите знать?

Она откинулась назад и продолжала сидеть, не двигаясь. Это могло означать только одно — приглашение в карету. Голову Александра заволокло туманом, он просто не мог собраться с мыслями. Наконец Бочетти протянула руку, схватилась за дверцу, но он остановил ее в последний момент:

— Позвольте мне поехать с вами? На улицах небезопасно.

— Поедемте, если вы считаете меня порядочной женщиной. Если нет — останьтесь, все это ни к чему. Я хотела лишь поговорить с умным мужчиной о своей судьбе, не более того.

Бочетти выглядела смущенной и сердитой. Александр выразил ей всевозможное почтение и, забравшись в карету, сел напротив.

«В конце концов, я солдат тайной войны! — смущенно думал он, мысленно как бы оправдываясь перед Карлом Ивановичем. — Бочетти — подручная Колиньи. Я могу выяснить что-то важное для нас, например, где он находится. А если она предаст и отвезет меня прямо к нему… Я буду готов!»

Но встречи с заклятым врагом не случилось. Бочетти отвезла его к большому доходному дому, где снимала маленькую квартиру. Остужев с минуту мялся на пороге, не решаясь войти. Был уже поздний вечер, и все это выглядело настолько неприлично, что ему чудился голос матушки. Вот уж она бы высказала все, что думает и о Бочетти, и о нем самом. Но итальянка стояла напротив, за порогом, и испытующе смотрела ему в глаза. Она не соблазняла его, не было в ее поведении ничего, что говорило бы об этом. Александр вошел.

— Выпьете кофе? Осталось немного, и, видимо, я прекращу его покупать. Все дорожает.

Некоторое время она возилась на кухне, потом пришла с ароматно пахнущим кофейником. Остужев успел осмотреться и понял, что живет «графиня» крайне небогато. Учитывая круг, в котором она вращалась, сюда стыдно было даже просто пригласить гостей.

— Не знаю, что на меня нашло… — Она прихлебывала кофе маленькими глотками. — Захотелось с вами поговорить, вот и все. Мы, итальянцы, бываем очень порывистыми. А вы из России, холодной и снежной. Ведете себя так… сдержанно. А в глазах что-то горит. Простите, я не хотела вас смутить! Но все же вы мало что знаете о Франции, совсем ничего — об Италии, и мне почему-то легче поплакаться на судьбу вам, чем кому-либо другому. Ну, уж не индюкам вроде тех, что были сегодня с нами за столом. И не мадам Богарне, которая стала любовницей едва ли не убийцы своего мужа. Кроме вас просто некому, Александр. Но вы можете уйти. Наверное, я вам скучна?

Конечно же, он не ушел. Бочетти говорила много, быстро, иногда ругаясь по-итальянски. Он увидел ее совсем другой. Простая девчонка, почти такая же, как те, что босиком бегали в деревне под Владимиром. Вот только жизнь у Джины сложилась иначе. Ее соблазнил богатый приезжий из Неаполя, обещал на ней жениться и, конечно же, бросил. Отец выгнал беспутную дочь из дома, и, в сущности, не без пользы для себя — растить двенадцать детей бедняку нелегко, особенно если одиннадцать из них — дочки. Джина пошла в город, а дальше… Бочетти мало что рассказала Остужеву, зато много плакала. Он старался успокоить ее, даже брал за руку, но она сразу вырывалась. Нет, в этот вечер не случилось ничего, за что Александру было бы стыдно перед матушкой.

— Вот и все, — вдруг сказала она. — Про этого мерзавца Колиньи я вам рассказывать не буду, это уже слишком стыдно. Прощайте, Александр. И лучше забудьте все, что я вам говорила.

— Вы как-то странно произнесли это «прощайте»… — Остужев насторожился. — Что вы имели в виду?

— Что мы с вами вряд ли еще когда-либо увидимся. А что, вы подумали, что после всего мною рассказанного мы будем встречаться на приемах? — Она нервно рассмеялась сквозь слезы. — Мне больше нечем платить за квартиру, я уезжаю. Последние дни я все пыталась заставить себя стать содержанкой, но… Без чувств это для меня невозможно. Поэтому прощайте, Александр.