Время Сигизмунда - Юзеф Игнаций Крашевский

И Палей живо, несмотря на возраст, соскочив со своего сидения, подбежал к женщине, взял её, как ребёнка, на руки и, осторожно наклоняясь, внёс в избу, за ними неспешно поплелась женщина постарше.

Изба, в которую они вошли, имела право казаться путникам грязной, грустной и пустой, и однако, все, уже немного привыкшие к бедности и дороге, нашли её удобной, хотя куры каждую минуту выбегали из алькова проведать, хотя пол был чёрный от грязи, низкий и продымлённый потолок, стены, облепленные глиной, горбатая и закопчённая печь, низкие и шатающиеся лавки, хотя ветер гулял от окна к окну, раскачивая паутину, сплетённую по углам.

Незнакомка села на голый тапчан и осталась неподвижной, задумчивой, в то время как слуги суетились, принося узелки, делая постель, затыкая дыры и стараясь кое-как привести комнату в порядок.

— Спросите о короле, — сказала наконец незнакомка.

Старый слуга, которого звали Палеем, некогда казак, как это можно было признать отчасти по длинным усам, отчасти из фантазии, забеспокоился, почесал голову и тихо отвечал:

— Я уже спрашивал.

— Король здесь?

— Ещё в Люблине, — промурчал Палей.

Молодая женщина поглядела на него и опустила руки.

— Но скоро приедет, — прибавил он, — ожидаю каждую минуту. Уже, слышал, конюший получил извстие и кареты идут.

— А тем временем отдохнём, — прервала женщина, — вы нуждатесь в покое, пани.

— В спокойствии, не отдыхе, Янова, — воскликнула госпожа, — а покуда не буду уверена, пока король не выскажется между мной и неприятелем, до тех пор всякая мысль об отдыхе напрасна.

В эти минуты хозяин дома, одетый в чёрный жупан, подпоясанный шёлковым поясом, немного поднимая ермолку, вошёл в комнату.

— Правда, что ожидают его величество короля? — спросила живо прибывшая.

— Со дня на день, — сказал, гладя бороду, еврей. — К пану конюшему уже приезжал посланец. Пан Биславский, наш староста, ждёт наияснейшего пана, кареты едут; уже Княжник приехал. Он, наверное, будет сегодня или завтра.

— Кто этот Княжник?

— Ясно пани не знает? — с удивлением спросил еврей. — Ну, это большая фигура, хоть маленький человечек, через него можно всё сделать. Он, пан подкоморий, крайчий и Эгид, что хотят, то и делают. Княжник — это королевский камердинер, а теперь ему и сенаторы кланяются, а он у них ни один раз дверь перед носом закрывал.

И еврей с некоторым презрением и негодованием пожал плечами.

VI

Книшин

Невзирая на дождь и грязь, все жители местечка летели к окнам, чернели на крылечках, выливались в улочки. Длинный поезд покрытых шкурами телег, верховых коней, рыдванов направлялся к замку, на дворе которого, разводном мосту, дворах, в комнатах царило необычное оживление. В каминах наскоро разжигали огонь, выметали полы, окуривали комнаты смолой и очень оригинальными кадилами. Замковая и прибывшая челядь была занята уборкой, бегала, кричала, задевала друг о друга, снося тюки, развязывая узелки, провожая путников.

С королём Сигизмундом Августом ехали в Книшин из панов сенаторов: Францишек Красинский, епископ Краковский, Николай Кжистоф Радзивилл, великий Литовский маршалек, Станислав Судзивой Чарнковский, коронный референдарий. Каждый из них вёл приличиствующий своему сану и должности двор, а объединённые отряды епископа, маршалка, референдарский, панов Николая и Ежи Мнишков, подкомория и крайчего, наконец королевский двор так наполняли замковый двор, что в нём обернуться и протиснутья через него было трудно.

Личные придворные короля Микорский и Вилковский, взяв его из кареты на руки, внесли в комнаты и посадили в большое кресло, обитое позолоченной кожей, стоящее перед огнём.

Комната, в которой отдыхал Август, была обита красной материей с вырезанными золотистыми цветами, в деревянных коричневых рамках. Её потолок, сложенный из тёмных балок, между ними был украшенный квадратами с помещёнными в них золотистыми звёздами. Каменный пол был покрыт зелёным сукном. Одна дверь вела в большую залу, другая в спальню, в средней стене находился высокий камин из серого камня, с часами и зеркальцем, в нём горел огонь; несколько стульев без подлокотников, сидение, покрытое персидским ковром, лакированный столик, на котором лежала шапка с мехом, и окованный посох с золотым набалдашником, составляли всё убранство этой комнаты. Окна её, наполовину прикрытые шторками из материи, похожей на обивку, выходили на сторону городка.

Последний из Ягеллонов отдыхал, вытянушись в кресле перед камином. Утомлённый дорогой, он, казалось, наполовину спит, глаза были прикрыты, руки свисали, ноги вытянуты, тело от слабости изогнуто, грудь впала. На Августе было длинное чёрное одеяние, сверху на него была накинута лёгкая соболевая шуба, на голове была фиолетовая ермолка, закрывающая уши, на руках — жёлтые перчатки. Его исхудалое тело, спадающая складками одежда, висящая на костях, покрывали длинные руки, торчали шишковаты колени и выпирали из шубы, плечи были видны через воротник шубы, который он спустил на них. Грубо перевязанные ноги, начиная от стоп до колен, покрытые шёлковой чёрной материей, покоились на подушке с золотистой потёртой кисточкой. Сквозь жёлтые перчатки были видны кости худых пальцев и несколько колец.

Бледное лицо отдыхающего, с зеленоватой кожей, на щеках немного оживлённой ярким румянцем, с синими губами, было длинным, костистым, мёртвым. Продолговатый нос спускался к отвисшей нижний губе, глубоко запавшие глаза… Редкие тёмные волосы выскальзывали на лоб из-под ермолки, такая же редкая раздвоенная чёрная бородка сливалась на грудь, длинные и густые усы конрастом своего цвета делали лицо издали ещё более бледным.

Король оставался в этом странном полусонном состоянии, в котором сновидения приходят, как туман, после реальности, и непостижимо с ней сливаются, окрашивая её своими цветами, одно оттеняя от неё. Чёрные, но давно погасшие глаза иногда наполовину открывались и медленно закрывались снова, губы иногда вздрагивали и открывались, руки двигались и сжимались; грудь часто тяжело двигалась, как бы стеснённая, а иногда из неё выходил глубокий вздох.

Во всей фигуре короля видна была усталость, изнурение, нехватка сил, какой-то моральный упадок и чуть ли не немое отчаяние. Временно отворяющиеся глаза были почти неподвижны.

Неподалёку от короля, в углу, на низком стульчике, со склонённой на стену головой, сложенными руками, подкрученными ногами дремал юноша около двадцати лет, с бледным лицом, светлыми волосами, опущенными на вески, с синими отметинами под глазами и пересохшими губами. Его серые глаза, открываясь, метали взгляды на короля, нос имел слегка задранный, губы широкие и толстые.

Смелый, бестыжий, преждевременно испорченный, видно было, что этот человек не боялся пана, который бессильный и уставший лежал в нескольких шагах от него.

Княжник (таково было имя камердинера) принял самое удобное положение для сна, не заботясь много