Точка невозврата - Алексей Макеев

Стас ударил по руке, сжимающей оружие. Пистолет с грохотом полетел на пол и закатился далеко в угол. Резаев из последних сил отпихнул противника и рванул на себя дверь. Прямо у выхода его ждали.

Он еще сумел отправить в нокаут одного милиционера, но второй поймал его на противоходе и, сделав подсечку, опрокинул на пол. Тут же из купе вырвался Стас и навалился всем телом на поверженного врага.

Вдвоем с милиционером они надели на Резаева наручники. Вокруг наступила такая тишина, словно все пассажиры разом покинули вагон. У дверей тамбура, не допуская в вагон любопытствующих, стояла бледная рыжеволосая проводница.

– Почему не отправляемся, почему не отправляемся! – сурово отвечала она притихшим пассажирам. – Вот сейчас задержат человека – тогда и отправимся.

Резаеву помогли подняться. Он был ошеломлен, но уже начинал успокаиваться. Теперь не нужно было никуда бежать, не нужно было бить морды и искать пристанища. Теперь наступала пора интеллектуальной работы. Нужно было выбирать линию защиты, уклоняться не от ударов, а от вопросов, искать шанс выкрутиться. Шанс всегда есть. Утопающий хватается за соломинку.

Он понимал – раз его взяли, значит, где-то он прокололся. Судя по тому, с каким рвением и с какой поспешностью его брали, речь должна идти о чем-то серьезном. Этот Стас не врал, когда говорил, что мчался сюда на всех парусах. Ему действительно позвонили – скорее всего, те двое сержантов, что так тщательно проверяли у Резаева документы. Значит, его фотографию где-то все-таки срисовали. Но где? Откуда ждать подвоха?

Розовощекий и веселый Стас пристально осмотрел Резаева с головы до ног.

– Как живой! – жизнерадостно констатировал он. – Ряшку я ему малость попортил, а так все на месте! Давай, сержант, забирай его вещи! А то людям ехать надо, а мы тут копаемся…

Его деловитый тон Антону очень не понравился. Чувствовалось, что этот человек не вслепую действует. И сержант был тот самый, с площади – Родимов. Значит, все правильно – когда Антон спокойно отправлялся на вокзал, его уже здесь поджидали. И не только здесь, наверное. У них есть его портрет – но откуда?!

Его вывели из вагона на перрон. Толпа пугливо расступалась перед хмурым человеком в наручниках, которого поддерживали под руки два дюжих милиционера. А Резаева мучил один вопрос – откуда им известна его внешность? Неужели больница? Неужели произошло что-то невероятное, и там он попался на глаза кому-то, кто его знает в лицо? Но он мог поклясться, что не видел ни одного знакомого человека.

У вокзала дожидался милицейский автомобиль с зарешеченным окошком. Резаева втолкнули внутрь, зажали с двух сторон плечами.

– Куда поедем, товарищ полковник?

– Прямо в МУР! – распорядился Стас, который, оказывается, был полковником. – Хочу сразу показать его одному человечку.

Зарычал мотор, хлопнули дверцы, побежала назад привокзальная, присыпанная снежком площадь. Свобода для Резаева закончилась.

Можно было повалять дурака в надежде, что кто-то из ментов обронит хотя бы намек на неизвестные Резаеву обстоятельства. Что-нибудь вроде: «Начальник, что за понты? Я на юг ехал, никого не трогал. За что взяли?» Но, подумав, Резаев решил пока помалкивать. Еще неизвестно, какому человечку его хотят показать. Он ведь тоже увидит его морду – и тогда все станет ясно. Ждать осталось совсем недолго.

В МУРе его, и правда, не стали мариновать. Привели в какой-то кабинет, силой усадили на стул и дочиста обшарили карманы. Кстати, послали за каким-то Шабельником. Фамилия эта Резаеву ни о чем не говорила. Он держался подчеркнуто спокойно и окончательно решил ничего не предпринимать, не узнав, в чем дело. Только попросил разрешения намочить платок и вытереть кровь с лица – разбитая переносица давала о себе знать.

С него сняли наручники, но после этого один из милиционеров демонстративно навел на него дуло укороченного «АКМ» и так и держал на прицеле, пока Резаев приводил себя в порядок. Потом браслеты снова оказались на его руках, а в кабинет вдруг вошел еще один милиционер, полноватый, немного смущенный, с куском лейкопластыря на лбу. Резаев посмотрел на него и все понял.

– Вы Шабельник? – деловито поинтересовался полковник. – Посмотрите-ка на этого человека. Раньше его нигде не видели?

Полный милиционер всмотрелся в равнодушное лицо Резаева, окинул взглядом всю его фигуру с головы до ног. Лицо его потемнело.

– Похож, – процедил он, обходя Резаева. – Морды я его, конечно, не видел, а комплекция, фигура – один к одному. Сдается мне, что это он и есть, товарищ полковник.

Полковник Стас удовлетворенно кивнул, взъерошил короткие русые волосы.

– Я так и думал! – заключил он. – Еще один шар в лузу! Скоро партия наша будет…

– Минутку, начальник! – негромко сказал Резаев, глядя в потолок. – Что у нас здесь – служба знакомств? Вроде он – вроде не он… Опознания так не проводятся. Не знаю, что вы собираетесь на меня повесить, только процедура не соблюдена. Выражаю протест.

– Выражай, милый! – дурашливо сказал полковник. – Это теперь сколько угодно выражай. Только не обольщайся, родной, – это еще не опознание. Это я просто мысль одну проверял. Опознание чуть попозже будет – по полной процедуре. Сейчас мы тебя в камеру отправим, все как следует подготовим, а там, глядишь, и нарисуем тебе лет десять.

Резаев выдержал его взгляд и лишь разочарованно пожал плечами. Но душа у него уже закаменела, сделалась холодной, как спекшийся кусок цемента. «Больницу они будут на меня вешать, – подумал он. – Врачей нагонят на опознание… Отпечатков моих там нет. Ничего у них не получится. Поезд ушел. Отмажемся. А про театр им вообще не докопаться».

Сожалел он об одном – что не выдержал марку в поезде, схватился за пистолет. Кабы не это, ментам вообще не за что было бы зацепиться. Сдали нервишки. В самый неподходящий момент сдали.

«На это и бить буду – нервишки, мол, – решил он про себя. – Справку от психиатра показать могу. Ничего, выкручусь. В крайнем случае, дадут года два, так это даже в жилу – за эти два года тут все остынет, и можно будет жить дальше».

Гуров запер машину и зашагал к своему подъезду. Деревья во дворе, ажурная решетка вокруг клумбы, карнизы домов – все было покрыто пушистым свежим снегом, который выпал этой ночью. Дышалось необыкновенно легко, и на душе у Гурова было удивительно легко и спокойно, словно все заботы остались уже позади.

И вокруг было непривычно тихо и малолюдно – хотя праздники уже закончились, жизнь еще не полностью вошла в рабочую колею. Новогодние бдения за праздничным столом давали о себе знать.

Гуров только что вернулся из главка – вместе с генералом Орловым и Крячко они обсуждали сложившуюся ситуацию. Арест Резаева не оправдал возлагавшихся на него надежд. Никаких признаний Резаев делать не собирался.

Факт его присутствия на юбилее театра был подтвержден – Резаева опознали многие актеры. Но Резаев заявил, что обожает театр и на юбилей попал с целью познакомиться поближе с кумирами, а об убийстве Емелина совершенно ничего не знает. И хотя сразу же выяснилось, что Резаев даже поверхностно не знаком с искусством театра, предъявить ему было нечего – присутствовать на юбилеях не запрещено законом.