Дом на городской окраине - Карел Полачек

Виновные в несоблюдении данного распоряжения будут наказаны.

Фактор Ян, домовладелец.

1

Наступил сентябрь. Дни были прозрачны и нежно-меланхоличны. Кустарники и деревья на косогорах поредели, в парках под ногами прохожих шуршала опавшая листва. Над полями к чистому, стального оттенка небу поднимался дым от костров. Детвора, шумно резвясь, запускала бумажные змеи. Солнце было еще в силе, но уже ощущалось, что конец лета не за горами.

Яблоко в саду полицейского созрело. В один прекрасный день хозяин сорвал плод, пожелтелый, с румяными полосками. Он завернул яблоко в платок и понес его домой с такой осторожностью, будто в руках у него был сосуд с драгоценной влагой. Некоторое время яблоко лежало у него между окон, и он тешил себя созерцанием плода. Однако позже он осознал, что фрукты относятся к той категории собственности, которую мы сполна ощущаем таковой, лишь когда употребляем в пищу.

Однажды он собрал все свое семейство, разделил яблоко на четыре части, поскольку семья состояла из четырех человек, и, глубоко растроганный, сказал: — Вот вам на пробу первое яблоко из моего сада. Это яблоко выросло на моем саженце, который я посадил на своей земле. Никто другой не имеет права съесть это яблоко, кроме меня самого, а также вас, ежели я с вами поделюсь. Съешьте и запомните: я всего лишь сын бедных родителей, и только благодаря своему усердию и предусмотрительности я владею сейчас домом и садом. Хозяином всего, что находится на моем участке, являюсь я. Кто над моей собственностью надругается, на того обрушится мой гнев.

Затем семья молча съела яблоко, преисполненная сознанием значительности момента.

2

В лавке пана Мейстршика пани Сырова делала покупки. Там же была какая-то женщина в плюшевой шали, которая уже управилась с покупками, но не торопилась уходить, поскольку пребывание в лавке давало ей возможность пообщаться с людьми. Она этой возможностью воспользовалась, вступив в разговор с пани Сыровой.

— Вы живете, — спросила она, — у Факторов?

Лавочник навострил уши и воскликнул: — Что-нибудь еще изволите? Может, цикорий? Или одеколон, растирание, кофе брандысский, в зернах, цикориевый с добавлением жареных фиников? У меня имеется все.

— Нет, не надо, — ответила женщина. — Так, значит, вы живете у полицейского. Право, пани, не завидую вам…

— Душистый перец, бадьян, горький перец, — нервозно прервал ее лавочник. — Может, все это у вас кончилось?

— Специй у меня достаточно, — провозгласила женщина. — Ну и жук этот ваш полицейский! Такой скупердяй…

— Есть метлы из рисовой соломки, щетки из натуральной щетины, извольте взглянуть! — восклицал лавочник.

— Мне не нужно… О, этого Фактора все знают. Как-то раз…

— Шлепанцы под названием «микадо», — в отчаянии выкрикивал лавочник. — Нужная и очень практичная вещь для дома. Есть на складе и по сниженной цене.

— На что мне домашние туфли! У меня есть, никак износить не могу. Этот Фактор подложил полиции хорошую свинью, — во время войны он отпускал за взятки спекулянтов…

— Пани, — простонал пан Мейстршик, — купите манной… Чечевицы, гороху, пшена, или спирта для горелки…

— В другой раз. На этом ваш полицай и разжился, дом себе отгрохал…

— Мамаша! Вы ничего не забыли купить? Вернетесь домой и скажете: «Ах, я растяпа, ведь я же уксус хотела купить!»

— Какое там! Я ничего не забываю. Теперь он задирает нос и делает вид, будто ему принадлежит весь город. И всех тиранит…

Внезапно лавочник принялся истово петь:

Дома, бывало, цветиком алым

радовала глаз…

Дом свой покинула, молодость сгинула,

мир для тебя погас… —

пел он, приплясывая за прилавком, точно в него вселился бес.

— Вы сегодня какой-то веселый, пан Мейстршик, — заметила женщина, с подозрением глядя на лавочника.

— Да! Да! А почему бы и нет! — восклицал тот. — Ведь я такой молодой и красивый! О, я знаю столько песен, и таких замечательных, вы удивитесь! Когда придете в следующий раз, я спою вам хотя бы эту — об убийстве на Лужицкой улице. Знаете ее? Вот послушайте! «На Лужицкой улице кто же не знает, что Бемова Анна такая-сякая… В окошке сидит, молодых завлекая. Прости ее, Господи, что не святая!»

— Отстаньте, — презрительно воскликнула женщина. — Песенки — это не для меня…

И она направилась к выходу, жестами показывая пани Сыровой, что лавочник сегодня явно под мухой.

Оставшись в одиночестве, лавочник отер пот со лба и простонал: — Проклятые бабы! Вечно перемывают косточки этому полицаю. Вы что, в другом месте не можете о нем говорить! Еще подведут меня под монастырь, а ведь я вообще не причем…

3

Говорят, чему быть, — того не миновать. Утром лавочник нес жене полицейского кринку молока, что входило в его ежедневные обязанности. Во дворе дома, где жил полицейский, глазам его предстала такая картина: он увидел стоявших кружком жильцов, посреди круга — две женщины. Руки в боки, волосы растрепались, меряют друг друга дикими взглядами.

— Тоже мне инженерша! Тоже мне домовладелица! — визжала супружница полицейского. — Да я вас ни в грош не ставлю!

Но по части красноречия пани домовладелица нисколько не уступала жене полицейского. Это была старая мегера, закаленная в непрестанных стычках с жильцами дома на улице Гаранта. Тщедушная, с крючковатым, как у совы, носом, она с поразительным бесстрашием кидалась в бой, сражаясь за свое верховенство со всем сонмищем беспокойных обитателей своего огромного дома.

— Тоже мне полицейша! — бросала она в ответ. — Вам следовало бы самой заботиться о порядке в доме, а не подначивать других безобразничать!

— Я — безобразничаю? — полицейша повысила голос на целую квинту. — Повторите, что вы сказали!

— Безобразничаете! — повторила домовладелица, обводя взглядом собравшихся и ища в них моральной поддержки. — Вместо того, чтобы учить своих сорванцов хорошему, вы подговариваете их плевать на мое окно…

— Как вы смеете называть моих деток сорванцами, — взвизгнула жена полицейского. — Ах вы, ах вы!..

— Что — я? — с вызовом вопросила пани домовладелица.

— Сами знаете, — ответила пани полицейша.

— Что я сама знаю? — спросила пани домовладелица.

— Всем известно, что вы за птица, — и жена полицейского обвела глазами ротозеев, тоже ища их поддержки. Но собравшиеся оставались безучастными, ничем не выражая своего предпочтения той или другой стороне: ни пани домовладелица, ни пани полицейша не пользовались симпатией обитателей дома.

Борьба ожесточалась. Страсти накалялись.

— Вы… Вы… — пыхтела пани домовладелица. — Вы бесстыжая, тьфу, тьфу, тьфу!..