Ведерко мороженого и другие истории о подлинном счастье - Анна Кирьянова

нужно за деньги. За немедленные деньги, и то если жить не на что больше. А помогать – просто так, от сердца. Вот какая история вышла: были дочь, сын и их мама. Мама имела большой дом. Хороший. И этот дом пообещала дочери завещать при условии, что дочь будет за ней ухаживать. Дочь ухаживала изо всех сил. Замуж не вышла. Работала урывками. Мама ее третировала, проклинала и вела себя как рабовладелец Негоро, торговец черным золотом. Дочь умерла от аневризмы – такое несчастье… Мама пообещала дом сыну. Его жена напрочь отказалась общаться с этой мамой. Были основания, поверьте. Но ей пришлось устроиться на вторую работу, потому что ее муж, сын мамы, с работы уволился и ухаживал за мамой, как Маленький Мук. А мама его проклинала, винила в смерти сестры и требовала внимания. Звонила ночами. И целыми днями ездила с сыном по врачам. Лечилась. Сын в итоге заболел страшной болезнью и проходит тяжелое лечение. Но безрезультатно. А эта мама сказала: «Кто же за мной будет ухаживать? И кому достанется дом?» – и вызвала племянника из Казахстана, сына своей сестры. И пообещала дом ему. Если будет хорошо ухаживать и прислуживать. Племянник с женой приехал и прислуживает. Хотя лучше бы работу поискал нормальную. А маме наняли бы соцработника, но кому достанется дом? Да к черту этот дом, грубо скажу. Проклятый дом в комплекте с крепкой лютой старухой. Пусть достается кому угодно, это неважно, это просто приманка! К чему зариться на дом, ждать вознаграждения и обслуживать атомный реактор ради воображаемой награды? Но дом хороший. В этом все дело…

многие вещи. Так художник не знает, откуда он знает картину; а поэт не знает, откуда он знает стихи. И про белую пушистую шубку откуда я знаю, не знаю. Но я про нее сказала и правильно сделала. Женщине самой шестой десяток, а ее мучило, что отец ее не любил. Он был военный. Он молчаливый был и мало бывал дома. А потом он погиб. Ей пять лет было. И мама снова вышла замуж; отчим нормально к девочке относился. Но не как отец. Прохладно и ровно. А про отца мама не любила вспоминать. Забыть хотела. И эта Наталья Павловна тоже папу родного совсем не помнила. И всю жизнь думала, что любви отцовской не знала. Не могла вспомнить, чтобы папа ее целовал, обнимал, даже просто говорил с ней. Но часто видела его во сне почему-то; как он уходит в шинели. Оборачивается и что-то хочет сказать, но не разобрать слов! Уходит. Не любит. Хотя это глупо: на шестом десятке о таких вещах думать. Я спросила: «А как же белая шубка? Белая пушистая шубка?» И Наталья Павловна удивилась и немножко заплакала. Она просто забыла про шубку, а сейчас вспомнила. Зима была. Военная часть в тайге. Плац и казарма. И белая пушистая шубка. Это папа привез из Москвы! Для Наташеньки! Мама ругалась и кричала: шубка дорого стоила! Очень дорого! «ГДР» – так она называлась, шубка. А папа молчал. Потом он нес Наташеньку на руках в этой белой шубке по белому снегу. И мама шла рядом, уже не кричала. Улыбалась. И белый снег скрипел под папиными ногами… Вот и все. Вся история про белую шубку, от которой давно ничего не осталось. Как от папы. И которая осталась навечно. Раз про нее могут напомнить чужие люди, значит, она где-то осталась? Где-то есть? Там, где папа. Там, где любовь. Которая тоже была, конечно. Просто надо вспомнить. И кто-то должен помочь вспомнить. А как – я не знаю. Да разве это важно?..

все дети с вами хотят дружить. Особенно если вы щедро делитесь. Много друзей сразу появляется! А потом конфетки кончатся: они кончаются, если их раздавать. И друзей станет меньше. Останется рыженький мальчик и тихая девочка с косичками. И с ними можно просто играть, без конфет. Или истории рассказывать. Или молча сидеть на лавочке, болтая ногами… Так и с энергией. Иногда она кончается – и никто не звонит, не пишет, не приходит. Мы никому становимся не нужны. Почти никому. Кроме мальчика и девочки, которые остаются с нами всегда. Неважно, что у нас есть. Главное, что мы есть. Вот с ними и надо дружить. Посмотрите, кто остался с вами, когда конфеты кончились. Вот с ними и дружите. Потом снова будет веселье и праздник. Потом снова будет много всего хорошего! Но пусть ближе всех остаются те, кто сидел с нами на лавочке и играл просто так. И ничего не просил, не ждал. Просто был рядом. Это и есть друзья, близкие. Пусть будут близко. Всегда.

он делал операцию пациентке. Сложную, но привычную. Он отлично все знал и умел. Но начались такие неожиданные проблемы и трудности на каждом шагу, что он пришел в ужас. Он весь взмок и кричал на медсестер диким голосом. То одно происходило, то другое. А в конце началось кровотечение, которое он с трудом остановил. Он спас пациентку. Чудом, неистовым трудом, героическими усилиями. А потом начались осложнения. Их тоже с огромным трудом удалось устранить. И женщина выжила. Доктор пришел к ней и подбадривать начал. И рассказал, как чудом ее спасли! А пациентка посмотрела безрадостно и сказала тихо: «Спасибо. Но я не очень хочу жить!» У нее была трудная ситуация в жизни, тяжелая. И этот случай очень на врача повлиял. Ведь не могла же сама женщина накликать и вызвать такие препятствия, осложнения, цепь негативных событий, стечение роковых обстоятельств? Могла. Механизм неясен. Но вот так и бывает: чтобы выжить, надо хотеть жить. Очень хотеть. Ну и важно, чтобы кто-то тоже этого хотел и боролся, как этот доктор. Который спас женщину вопреки всему. Но такой доктор не всем попадается… Неприятности и несчастья могут преследовать тех, кто утратил волю к жизни. Кто внутренне сдался на волю судьбы. Давайте все же будем хотеть жить. Изо всех сил. Это очень помогает оставаться здоровым и счастливым. И доктор это тоже отметил.

Внезапно и страшно. Все плохое быстро происходит: бац, хлоп, глухой удар или страшный диагноз. Вчера еще все было хорошо, а сегодня увезли в больницу и оперируют. Юля заметалась в ужасе, в тревоге. Муж татарин, она в полубезумном состоянии поехала в мечеть – сама не знала, что ей нужно. Молитвы, наверное, про которые мы вспоминаем, когда все совсем плохо и сделать ничего нельзя. Приехала ночью, окраина, грязь, все закрыто, темно. Она стала стучаться в двери: состояние такое было. Дрожит и стучит. И просит: «Откройте!» Откуда-то вышел человек в старом спортивном костюме и в шлепанцах. Маленький и некрасивый. Наверное, сторож. И стал на ломаном русском спрашивать: что надо? Ночь, все закрыто, никого нет! Иди домой! Юля стала, рыдая, ему объяснять ситуацию. Рассказывать, что муж умирает. Что муж татарин. Неверующий, но, может, что-то можно сделать? Неприглядный человечек понял. И сказал: «Давай молиться, Юля». И они помолились: каждый по-своему, на своем языке, глядя в черное ночное небо. Человек поклонился, прижал руки к сердцу и сказал: «Иди, отдыхай, Юля! Отдыхай. Не плакай!» Юля села в машину и уехала. А муж выжил и выздоравливает. Врачи его спасли, конечно. И Тот, кто на небе. И вот этот человечек в спортивном костюме китайском. И любовь жены. И вообще вот все это. А как это называется, я не знаю. Все это. И в нынешней ситуации все это тоже нас спасет – будем надеяться. Даже если ночь, все закрыто и от нас вообще ничего не зависит. Все же что-то зависит. Мы можем что-то делать и предпринимать вместе с другими, которым тоже тревожно. И которые тоже не хотят, чтобы плохое случилось. Вместе попросим, каждый на своем языке. И совершенно неважно, русские мы, татары, японцы или «еллины и иудеи». Оно все равно помогает – вот это все.