Дарители. Дар огня - Екатерина Соболь

– Вот это зря, – прохрипел Освальд и дернул головой, пытаясь ослабить давление на горло.

– Прикажи своим людям остановиться, или я прикоснусь, – отрывисто проговорил Генри.

Освальд закашлялся, будто пытался засмеяться.

– Ты не тронешь человека, – выдавил он.

– Я трону доспехи. Железо оплавится, будет неприятно. Прикажи не убивать посланников. Давай!

– Что, вида крови не выносишь?

– Если в ней нет смысла. Говори, ну!

– Ты такой забавный.

Теперь Освальд смеялся в голос, останавливаясь только, чтобы сипло втянуть воздух. И Генри приложил пальцы к доспехам.

Вот только доспехи остались холодными. Генри прижал пальцы сильнее – ничего. Первый раз в жизни что-то не расплавилось от его прикосновения.

– Сюрприз, да? – просипел Освальд и рухнул назад, придавливая Генри к земле.

От удара Генри чуть не потерял сознание, но только сильнее потянул цепь. Освальд захрипел, снова ударил локтем назад, и на этот раз Генри некуда было увернуться. Он услышал противный хруст кости, но не выпустил добычу, а Освальд бил снова и снова. Генри вцепился крепче, но боль заставляла ослабить хватку, и Освальд вывернулся, сбрасывая с шеи его руки. Генри успел голой рукой перехватить железный кулак, который стремительно приближался к его лицу, резко дернулся влево, перекатился по полу, но Освальд уже успел встать и наступил своим железным сапогом ему на горло.

– Все, лежи тихо, – почти ласково сказал он. Издалека доносились крики: отряд из башни гнался за посланниками. – И не хватайся за мою ногу, бесполезно. Эти доспехи были сделаны, чтобы защищать от такого, как ты.

Генри беспомощно дернулся, но куда там: железо давило на горло с такой силой, что он едва мог вдохнуть.

– А ты не безнадежен, – мягко сказал Освальд, потирая горло. – Давай начнем сначала. Подсказку ты уже все равно не найдешь, башне осталось стоять минут пять, не больше. Забудь про Барса, Тиса и весь этот глупый поход. Сердце уже давно никому не нужно.

Тис… Генри втянул воздух через нос. Он чуть не забыл! Не удобно вывернув руки, юноша сунул их в карман и сжал в голой ладони стеклянный флакон.

– И добрый дар тебе не нужен. Твоя способность великолепна, ты и сам это понимаешь, а я научу тебя ею пользоваться.

Флакон разбился с тонким стеклянным хрустом, почти неслышным из-за грохота осыпающихся камней.

– Я предлагаю тебе вот что: успокойся и иди со мной. Мне наплевать на Сердце, оно и так почти погасло. Я хочу вернуть себе трон. Поможешь мне – и я тебя щедро одарю.

Внутри флакона было что-то вроде воды, ладонь стала мокрой от нее и от крови, осколки впились в ладонь, а потом Генри почувствовал, что эта вода растворяет осколки стекла, стягивает разорванную кожу. Через секунду ладонь была сухой и целой. Флакон исчез.

И ничего не произошло. Тис не пришел.

– Соглашайся. Больше идти тебе некуда, никому ты не нужен. Ты провалил первое же испытание, и Барс тебе этого не простит. Ты разочаровал его. Просто кивни, если пойдешь со мной, и я уберу ногу. Я тебе второй шанс даю, этого никто еще не удостаивался.

Генри не двигался, и нога надавила сильнее.

– Ну я же просил не поздно вечером! Я как раз пил какао перед сном! – раздраженно сказал стариковский голос за спиной у Освальда.

Освальд медленно обернулся. Рядом с ним стоял Тис в длинной белой одежке, видимо, для сна. В одной руке у него была чашка, в другой – что-то вроде круглого сухаря.

– Оу… – Тис огляделся. – Это же Башня загадок! Мне говорили, что волшебные места разваливаются, но я не думал, что настолько. А что тут происходит? Генри, я же велел тебе спрятаться. Если ты решил пойти за Освальдом, зачем меня вызвал?

Генри хотел было спросить: «Очень похоже, что я пошел за Освальдом?», но смог только захрипеть.

И тут Освальд убрал ногу.

– Ну ладно. Нет, так нет. Молодец, что сбрил бороду, Тис. С нетерпением жду следующей встречи, Генри, – спокойно сказал он. – А пока мне пора.

Генри перекатился на бок и мучительно закашлялся. Он чувствовал, как края сломанного ребра разрывают что-то внутри, и эта боль утягивала его в вязкую, горячую темноту.

– Так, вот что. Возьми меня за руку, – сказал Тис, но Генри только замотал головой.

Освальда уже и след простыл, посланники и отряд тоже скрылись вдалеке. Вокруг с грохотом падали каменные осколки. Слишком поздно. Он провалил испытание. Освальд был прав: подсказку теперь не найти.

Генри с трудом встал на колени, потом на ноги, стараясь не разгибаться до конца.

– Мне не нужна твоя помощь. Я вызвал тебя, только чтобы он меня не придушил. Уходи. Я ничего не должен ни тебе, ни Барсу, – хрипло выдавил он и пошел обратно в башню, быстро заковылял по залу, опираясь ладонью о стол.

Огонь в очаге уже погас, обломки потолка падали на стол, на опрокинутые стулья, каменная пыль стояла в воздухе так густо, что Генри не сразу нашел, что искал: среди обломков торчал покрытый пылью сапог.

Он, кряхтя, наклонился к Джетту, схватил его за куртку и безуспешно попытался поднять, но от неловкого движения в груди дернуло такой болью, что Генри, не выдержав, согнулся пополам.

– Вставай, идиот, – зло бормотал он, закрывая голову от камней. – Надо убираться.

Джетт не шевелился, и Генри опять вспомнил про отца. Эта мысль будто выбила из него последние силы, и он опустился на пол. До него только сейчас дошло: посланники убили отца из-за него, из-за того, что он ввязался в этот дурацкий поход. Надо было остаться дома. Надо было сбежать с отцом в лес. Надо было не слушать Тиса. Не ходить на ярмарку. Не бежать за Барсом. А теперь все бессмысленно. Он все испортил. Освальд был прав, он – сплошное разочарование.

Осколок камня ударил Генри по спине, и в следующую секунду он почувствовал под щекой каменную пыль – мягкую, теплую.

А потом его плечо сжала чья-то рука, и все вдруг исчезло. Генри показалось, что кто-то огромный схватил его за ноги, размахнулся и швырнул в темноту.

Еще до того как открыть глаза, Генри понял, что лежит на чем-то мягком, как мешок с птичьим пухом, и что вокруг очень тепло, и ничего не болит, и никогда еще ему так хорошо не спалось. Цепь на запястьях исчезла, обе руки были в перчатках, а на груди лежал какой-то зверь размером с крупную белку. Почему не нападает? Может, ждет, когда он проснется? Генри напрягся, прикинул, где у зверя должна быть голова. Сначала вслепую ударить в бок, потом…

– Не нужно, – сказал кто-то рядом. – Меренга тебя вылечила, так что будь полюбезнее.

Генри открыл глаза. Животное было то самое, которое Тис тогда, в лесу, назвал кошкой, только белое, а не серое. Кошка лежала поперек его груди, прижмурив прозрачно-зеленые, как у рыси, глаза, и нападать явно не собиралась. Генри посмотрел вверх. Потолок над ним был невиданный – волнистый и светло-алый, как снег под рассветным солнцем. Он лежал на большой деревянной кровати, а Тис сидел рядом на чем-то вроде низкого стула с подлокотниками, обитого тканью от спинки до ножек. Окно было завешено большой красивой тряпкой, из-под нее пробивался свет – мягкий, будто разбавленный. Генри повернул голову в другую сторону – Джетт спал на соседней кровати, рука свешивалась на пол. Серая кошка дремала прямо у него на голове. Генри с усилием заставил себя сесть, и белая кошка скатилась ему на колени, издав короткий урчащий звук. Генри думал, она тут же сбежит, но кошка легла и потерлась об него лбом. Он толкнул ее коленом, и она свалилась на пол, недовольно мяукнула и ушла, вытянув хвост трубой.