Зачем убили Джона Кеннеди. Правда, которую важно знать - Джеймс Дуглас

Кеннеди, наконец, получил поддержку договора о запрещении испытаний от Объединенного комитета начальников штабов, хотя глава ВВС Лемей сказал, что он выступил бы против, если бы договор не был уже подписан{228}. Командующий стратегическими ВВС Томас Пауэр осудил договор{229}. Были и другие военачальники, выступавшие против запрещения испытаний. Адмирал Льюис Страусс сказал: «Я не уверен, что снижение напряженности непременно хорошее явление». Адмирал Артур Рэдфорд, бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов, заявил: «Я присоединяюсь ко многим моим бывшим коллегам в выражении глубокой тревоги по поводу нашей будущей безопасности… Решение Сената Соединенных Штатов в связи с этим договором изменит ход мировой истории»{230}.

Гражданский комитет продолжил свою кампанию в поддержку запрещения испытаний. В сентябре опросы общественного мнения показали большие перемены – 80 % высказывались за принятие договора. Сенатское голосование по ратификации было проведено 24 сентября 1963 г. Сенат одобрил договор о запрещении испытаний при 80 «за» и 19 «против», что на 14 голосов больше, чем необходимые для ратификации две трети. Соренсен отметил, что никакое иное достижение в Белом доме не доставило президенту большего удовлетворения{231}.

Перед тем как начать масштабную кампанию по ратификации договора о запрещении испытаний, Кеннеди сказал своим сотрудникам, что этот договор является самым серьезным вопросом в Конгрессе, с каким он когда-либо сталкивался. И он, сказал президент, был намерен победить, даже если бы это стоило ему победы в выборах 1964 г.{232} Он победил. Но не это ли убило его?

Глава вторая

В своем последнем письме о холодной войне, написанном в октябре 1962 г. раввину Эверетту Гендлеру, Томас Мертон искал возможные пути ухода от политики ведения холодной войны, которая в конечном итоге неизбежно должна была привести к ядерному конфликту. В тот месяц, когда разразился Карибский кризис, Мертон был настроен крайне пессимистично, но при этом, однако, выражал надежду на то, что политика войны не может подавить иные начинания. Несмотря на искреннюю поддержку стремления сторонников мира распространить идеи, противоречащие официальной пропаганде, он говорил: «Меня в то же время впечатляет, что все происходящее в некотором смысле символично. Слава Богу, эти события можно назвать хотя бы символами, к тому же весьма значимыми. Однако как же найти те самые эффективные средства для реальной политики? Как только становишься частью политического механизма, ты немедленно вовлекаешься в череду этих бессмысленных движений, и мощный поток уносит тебя, как и все остальное, в неизвестном направлении».

Тем не менее с неугасающей верой в силу правды, подобное вере, которая была у Махатмы Ганди, Мертон продолжал надеяться: «Каждая наша попытка раскрыть новые горизонты, каждое усилие, направленное на принятие нового понимания истины, или даже малой ее части, бесценны, поскольку прокладывают для нас дорогу к свету, который мы пока не видим»{233}.

Когда Мертон писал эти строки, ничто так не противоречило мощному напору американской политики холодной войны, готовой смести любого на своем пути, как начало диалога с Фиделем Кастро. Идеология антикоммунизма стала своего рода догмой, поэтому даже мысли о таком диалоге были недопустимы. С точки зрения американцев недопустимой была не вероятность развязывания ядерной войны, а сам факт диалога с коммунистическим дьяволом, который управлял островным государством в полутора сотнях километров от Флориды, и который, по сути, был ключевым фактом предотвращения ядерной катастрофы. Здесь можно упомянуть о нежелании Эворы Арки де Сардиния, адресата писем Мертона из Майами, а также ее эмигрантского окружения, выплачивать выкуп Кастро даже для того, чтобы освободить своих родственников, попавших в плен в заливе Свиней. Для эмигрантского сообщества в Майами, выступавшего против Кастро, подобные действия означали бы компромисс с сатанинским воплощением зла, коим они считали коммунизм, что шло вразрез с их убеждениями, моралью и верой. На уровне национальной политики изоляция усиливала эффект американской идеологии холодной войны. Недопустимо было вести диалог с дьяволом из Гаваны, не утрачивая при этом принадлежности к пантеону вашингтонских «небожителей».

Едва ли кто-нибудь в США осознавал важность этой реалии политической жизни страны лучше, чем президент Джон Кеннеди. Он прекрасно понимал, что столь свободные суждения о Кастро были в США в то время равны смертному приговору, в первую очередь для президента. Однако это была та самая «бесценная крупица истины на пути к свету, который мы пока не видим», о которой грезил Мертон в своем последнем письме о холодной войне и которую Кеннеди пестовал практически до последних дней своей жизни.

Для Джона Кеннеди пятым заливом Свиней стало, по сути, возвращение в залив Свиней. В пятый раз разрыв между Кеннеди и ЦРУ и его военными советниками произошел из-за рискованного обращения к диалогу с более непримиримым врагом, чем даже Никита Хрущев, – с Фиделем Кастро.

Ссылаясь на недавно рассекреченные документы администрации Кеннеди, историк и архивист Питер Корнблу[18] в мало кому известной статье пришел к выводу, что «в 1963 г. Джон Кеннеди начал реализовывать альтернативный сценарий в отношении Кубы: ведение тайного диалога, направленного на сближение с Кастро»{234}. Документы, обнаруженные Корнблу, подтвердили и дополнили то, о чем кубинские и американские дипломаты рассказывали всем многие годы.

Осенью 1962 г. нью-йоркский адвокат Джеймс Донован[19] стал тайным представителем Джона и Роберта Кеннеди на переговорах с Фиделем Кастро об освобождении попавших в плен в заливе Свиней и возвращении их к семьям в Майами и других местах. Успех данного мероприятия в очередной раз доказал, что человеческий фактор оказался важнее политики. Донован и Кастро стали друзьями. Во время следующей поездки Донована на Кубу в январе 1963 г. помощник и врач Кастро Рене Вальехо заговорил о новых перспективах, о чем Донован сообщил сотрудникам американской разведки. Перед самой посадкой Донована на самолет для возвращения в США Вальехо «поднял вопрос о восстановлении дипломатических отношений с США» и пригласил Донована вновь посетить остров для разговора «о будущем Кубы и международных отношениях в целом»{235}. В марте 1963 г. Джон Кеннеди внимательно следил за развитием событий и постарался сделать все для устранения возможных преград для выстраивания дальнейшего диалога с Фиделем Кастро. Накануне очередной поездки Донована в Гавану президент отклонил рекомендации Госдепартамента, касающиеся переговоров с Кастро, которые могли бы стать в дальнейшем серьезной помехой для развития кубино-американских отношений. В сверхсекретном докладе с грифом «лично в руки» от 4 марта 1963 г. Гордон Чейз, заместитель советника президента по вопросам национальной безопасности, заявил, что Кеннеди открыт для прямого диалога с Кастро: «Президент не согласен с тем, что вопрос разрыва отношений с Китаем и Советским Союзом не подлежит обсуждению. Мы не хотим предлагать Кастро такие условия, которые он так или иначе не сможет выполнить. Нам стоит проявлять большую гибкость при принятии решений».