Бригада. Книга 13. Поцелуй Фемиды - Александр Белов

Сколько их бывает, крепеньких с виду мальчиков, которых лупят почем зря в детском саду. Потом их бьют во дворе и подставляют в школе, устраивают «темные» в пионерских лагерях.

Эти ребята самим фактом своего присутствия удобряют почву для расцвета «дедовщины» в армии. И открывают шлюзы прежде дремавшим садистским наклонностям в любом ближнем, стоящем хотя бы на полступеньки выше по общественной лестнице. Любой партнер по бизнесу безо всякого предварительного умысла, на каком-то этапе чувствует острую необходимость «кинуть» такого партнера. Их бьют даже собственные жены, их предают даже лучшие друзья…

Что это — клеймо жертвы, припечатанное злым роком, или же конструктивный недостаток в строении определенного процента человеческих особей? Ответа на этот вопрос Саша не знал. На душе было скверно.

— Александр Иваныч… Это самое, Саша… — Белов не сразу почувствовал, что Бруно осторожно трясет его за плечо. — Можно я буду звать вас Белов?

В пустом спичечном коробке парень аккуратно приладил крошечную, почти невесомую полоску бумаги и поднес к ней зажженную спичку. По всей вероятности, в огне сейчас исчезла та самая малява, полученная вместе с обедом и содержавшая беловские «правильные рекомендации», только малость запоздавшая.

— Ты, это самое, пойми правильно… — Бруно никак не мог попасть в нужный тон и подобрать подходящие слова. — Нас того… Подставили…

Кто именно подставил, обитателей камеры номер 345, Белов выяснять не стал. Хотя по этому поводу у него уже зародились некоторые догадки.

— Ты бы так сразу и сказал. Мол, я Саша Белый, который… — Бруно нервно сглотнул, будто бы подавившись собственными словами. — А это правда?

— Что?

— Что ты… вы… то есть в одиночку замочили гэбэшного стукача и двадцать его охранников? Мне про это еще в колонии кореша рассказывали. А мужика, который был не при делах — отпустили?

— Вранье, — Белова откровенно развеселила эта версия. Никому верить нельзя, чтобы не говорили. Ну кто знает, как было на самом деле? — Понимаешь, брат, — сказал он очень серьезно — Это был и не стукач вовсе, а этот, как его, — маршал КГБ. И охрана при нем была в триста рыл! Причем все в бронежилетах и с базуками. И убил я их не сразу: живьем на куски порезал, и родне в посылочках переслал.

— Шутите… — догадался Бруно. — А насчет Грихи вы зря переживаете. Ему у нас — вы же видите! — совсем даже неплохо. Мы с Виталей, хоть и скинхеды, но зато убежденные натуралы!

— Насчет натуралов — верю, сам такой. А с чего вдруг скинхеды?

Дневной свет, и без того представленный в камере по минимуму, начал за окном меркнуть. Одновременно наступило самое сладкое время — поговорить за жизнь и рассказать свою историю.

История двух друзей-недоумков, Виталика и Стасика, получившего благодаря немецкой фамилии Миллер и особым заслугам на ниве неформального молодежного движения, почетную кликуху Бруно, была банальна до тошноты. Стремная пора полового созревания совпала у ребят с периодом поздней перестройки, признанным, по мнению большинства окружающих, эпохой полного бардака и беспредела. Пацанов тянуло к сильным людям, а слово «порядок», вызывающее глубокое отвращение у зашуганного этим самым порядком поколения их родителей, для мальчиков, наоборот, обладало магическим и запретным смыслом. На беду- на их пути подвернулась вожделенная «сильная личность». Она явилась в образе тридцатидвухлетнего тренера по самбо, отсидевшего срок «на дурке» за убийство собственной жены.

Тренер, организовавший из подростков зондер-команду, надо отдать ему должное, быстро охладел к этим игрушкам и нашел себе другие. Он возглавил секту сатанистов, а потом и вовсе куда-то исчез. Но дело его не пропало даром. Бывшие подопечные уже «подсели» на привычку носить черные шмотки, брить виски и безнаказанно задирать прохожих, хоть в чем-то отличавшихся от их представлений о чистоте нации. Бруно оказался более ловким и сообразительным, чем его товарищ, и продвинулся в «табели о рангах» до серьезных должностей. Зато у Виталика очень здорово получалось «впадать в транс», валиться на пол и выкрикивать лозунги, поднимая тем самым всеобщий боевой дух.

О том, что замечательное искусство падать и орать на самом деле не искусство, а диагноз, и называется «эпилепсия», друзья узнали уже позже — в исправительно-трудовой колонии, куда попали за массовую драку с нанесением тяжких телесных повреждений гражданину Вьетнама. Вьетнамец, получил серьезную черепно-мозговую травму, но, по счастью, остался жив. Благодаря этому обстоятельству к моменту наступления совершеннолетия Виталик и Бруно уже оказались на воле.

Свобода для двух приятелей, правда, длилась недолго. Первый же рейд, в котором они приняли участие, оказался необъяснимо провальным. Скинхеды всегда отличались своей организованностью: на образцово-показательную «зачистку» городского рынка планировалось затратить не более двадцати минут. Но кто-то, вероятно, из своих же, стуканул, и менты проявили ничуть не меньшую оперативность и организованность. Милицейская операция закончилась еще быстрее и не в пример успешнее.

На этот раз в приговорах Виталика и Бруно помимо «нанесения тяжких телесных повреждений» значилось еще и «разжигание национальной розни». Идеологический «довесок» чувствительно повлиял на длительность предстоящего заключения и возмущал Бруно до крайности. Именно разжигание розни осужденные и оспаривали в своих кассационных жалобах, и в настоящий момент в изоляторе ожидали повторного рассмотрения дела.

— А теперь я расскажу тебе, как было дело. Хочешь послушать?

— Вы что — экстрасенс?

— Нет. Просто давно живу. И мне лично понятно, что вас развели как последних лохов.

Бруно напрягся: мол, рассказывать рассказывай, а обзываться-то зачем?

— Сам ты и твои доблестные партайгеноссе сыграли в этой операции почетную роль бакланов.

Брутто подскочил, как ужаленный.

— Да успокойся ты! — Белов махнул на него рукой. — Я же в хорошем смысле сказал.

— В хорошем смысле назвал меня «бакланом»?! — бедный парень не знал, как реагировать на такой базар.

— Ты вообще-то знаешь, кто такой баклан?

— В хорошем смысле? Не знаю!

— Так слушай. Это птица такая, на вроде чайки или пеликана, живет возле моря и питается рыбой. Нормальная, в общем, птица, не хуже других. Довольно крупная, оттого и рыбку себе на обед ловит тоже ничего себе.

Бруно угомонился и слушал, Григорий, свесившись с верхней шконки, тоже слушал так внимательно, что даже рот приоткрыл.

— И что же придумали наши с вами предки — рыбаки? Снасти-то у них в ту пору были так себе, из какой-то херни сделанные, вроде костей животных, ненадежные снасти. Вот умные ребята и придумали приручить бакланов. То есть, чтобы птички рыбу ловили и в клюве бы ее рыбакам приносили. Нормально придумано? Нормально, не хило. Да только баклан, хоть и прирученный, а все ж. таки не семи пядей во лбу, к тому же сам голодный. Он эту рыбу по дороге сам норовил заточить.