Сейд. Джихад крещеного убийцы - Аждар Улдуз

...Но орлы больше не летали над Аламутом.

Конец первой части.

От Каира – и до Рима,

От джаллада – к гашишшинам,

От Души, Отца и Сына —

Я прокладываю путь.

С гор бегу к степям равнинным,

Влагой по речным стремнинам,

Кровью вдоль по жилам синим —

Не прилечь, не отдохнуть.

За строкой поэмы длинной

Прячу мысль. Газелью дивной

Мысль выглянет игриво...

Не поймаю – не проснусь.

От романа – до рассказа,

Пропуская через разы

Смерти, жизни – словно фразы...

Вскользь Истории коснусь.

Где здесь быль, а где легенда?

Не ответит лист. Нетленный

Труд творить пытаюсь. Ленью

Прикрываю тщетно грудь.

От Каира – и до Рима...

От легенды – до былины...

От песка златого – к глине...

Путь обратный – не забудь.

Камень был всего один, но ударил очень больно, прямо в скулу, мгновенно взорвавшись уродливой, кровавой раной, а еще – ужасной болью. Впрочем, ни рана на лице, ни боль, особо не волновали осужденную. Для нее сейчас самым главным было – чтобы следующий камень не попал в живот. Хотя... даже если не второй, и не третий, но какой-нибудь из последующих обязательно убьют ее ребенка, если раньше не убьют ее саму. Но больше камней не было. Осужденная подняла голову, посмотрела вокруг из-под грязных, некогда огненно-рыжих волос, ныне свисавших космами с избитого, окровавленного лица. Лицо это некогда украшали глаза цвета изумруда... Сейчас они горели ядовито-зеленым огнем, готовым испепелить окружающих ее людей. А окружало ее всё население кочевой деревни Эхли-Керак – от маленьких мальчиков и девочек, в чьих глазах была пустота, и до немногих выживших в кочевье стариков и старух. И все держали в руке по камню, а некоторые – и по два.

Не всегда эти люди были кочевниками. Когда-то большинство из них составляло богатейшую из мусульманских общин Керака, но франкский принц, объявивший себя правителем города, должен был расплатиться с цехом армян-красильщиков, открывших его рыцарям ночью ворота хорошо защищенного Керака. Те же, в свою очередь, должны были расплачиваться со своими кредиторами золотом. Большинство кредиторов были, конечно же, богатые арабы, контролировавшие торговлю шерстью с Египтом. Платить золотом красильщикам не хотелось. К тому же крашеную шерсть обещал выкупить франкский принц, якобы для своих замков в далекой Европе. Поэтому в одну ночь были устроены погромы во всех мусульманских кварталах Керака. Немногие выжившие беженцы во главе со своим шейхом стали кочевать, пустынные же бедави окрестили их эхли-Керак и старались помочь, чем могли. Например, подарили шейху новую наложницу из белых женщин, пришедших вместе с крестоносцами. Ее похитили во время набега на обоз. Наложница оказалась строптивой, к тому же на сносях. Однако огненные волосы и удивительные зеленые глаза женщины разожгли в сердце у потерявшего любимую жену во время резни в Кераке шейха такой любовный пыл, что однажды он таки забрался к ней на ложе... после чего не мог взойти на ложе уже ни к одной из своих новых жен.

Шейх сам же был и гази – вершитель суда по законам шариата для своего племени, и вынес он, конечно же, справедливое и верное решение по случившемуся: огненноволосая сделала на него джаду, прибегла к запретному для всех правоверных колдовству и потому должна быть забита камнями, после чего ее закопают в песок. Исполнить же приговор, конечно, должны были все правоверные в племени шейха. И вот она стояла на расчищенной для собраний площадке, где и был оглашен приговор, после чего шейх удалился в свой шатер, чтобы говорить о чем-то с только что прибывшим гяуром из франков. О том, что шейх продолжает попытки возобновить торговые связи, знало всё племя, но им было всё равно. У них, в отличие от шейха, ничего не осталось, кроме ненависти к христианам, которую подвернулась возможность утолить, бросая камни в эту женщину. И потому они все вышли из своих палаток, и кто-то даже успел бросить первый камень... Второго не последовало.

Осужденная увидела своего владыку и судью – шейха племени эхли-Керак, вышедшего из шатра и строго объясняющего что-то соплеменникам. Рядом стоял франкский рыцарь. Рыжая вспомнила его лицо! Это был один из оруженосцев сенешаля! Того франкского принца, с которым она зачала ребенка, что нынче обретает жизнь в ее чреве! Проблеск надежды намеком на улыбку пробежался по изуродованному побоями лицу, вызвав недовольство среди правоверных. Послышался ропот, но голос шейха зазвучал строже, призывая бросить камни... не в нее – на землю! – и всем разойтись по своим шатрам. Рыжая прислушалась. Шейх говорил о том, что за колдунью неверные дают хороший выкуп. Деньги, конечно, принадлежат шейху – ведь она все-таки его жена! Но под положенные шариатом условия он даст ссуды всем соплеменникам, чтобы они вновь могли начать свою торговлю. Пусть колдунья достается гяурам, их же золото поможет правоверным вернуть свое благосостояние, и воистину в этом – керамет и воля от Всевышнего!

Немного поворчав, правоверные приняли волю Всевышнего и отправились сознавать керамет – высший смысл – по своим палаткам. Шейх же коротко кивнул франкскому рыцарю. Тот приблизился к Рыжей, протянул ей руку:

– Mes Damme, прошу вас следовать за мной. Я послан Его Высочеством, принцем Франции, сенешалем и герцогом Бретонским, дабы в целости и сохранности доставить вас к нему. Вы помните меня?

Взгляд у Рыжей из пронзительного ядовито-зеленого стал вдруг мутным, словно болотная вода. Она неуверенно кивнула и... потеряла сознание. Почти за полгода скитаний по пустыне после того похищения, несмотря на беременность, она ни разу не теряла сознания, а тут, посмотрите-ка, добрые вельшцы!.. Рыцарь успел подхватить ее на руки и внес в шатер шейха, чтобы окончательно закрепить условия сделки. Сознание к Рыжей вернулось уже в шатре. Она смогла понять, что за нее было заплачено больше ста золотых – цена, которую можно было бы потребовать за целый отряд прачек. Принц не мог знать о том, что она беременна от него. Значит... нет, этого просто не может быть... Она снова потеряла сознание.

Когда же сознание вернулось к ней, Рыжая подумала, что снова оказалась на корабле. Хотя нет, этот воздух ни с чем не спутать. Сухой, слишком сухой для моря... всё та же пустыня. А качает... потому что – верблюд! Рыжая огляделась и обнаружила себя лежащей в просторной люльке, укрепленной на спине двугорбого верблюда. На таких кочевники обычно возят старейшин, в них даже спать можно. Уж она-то знает – наездилась с бедави по пустыне за прошедшие полгода.

Верно – вокруг была та же пустыня, только окружали ее на этот раз не кочевники... вернее – не одни кочевники. Большинство в ее эскорте были рыцарями-крестоносцами. Они ехали верхом на боевых конях, при полном доспехе, и даже значки на копьях развевались. Словно принцессу какую везут, подумалось ей, и на сердце почему-то стало сладко. Вот ведь угораздило – каких только мужчин у нее в жизни не было, а сердце вот так вот замирает, как о нем подумает, о своем сенешале... Своем! Куда уж там, держи карман шире, вельшская девчонка-травница, прачка из солдатского обоза! Он ведь – принц Франции, у него жена, какая-то там Изольда, и скорее ты принадлежишь тому шейху, от которого уезжаешь на этой двугорбой спине, чем сенешаль принадлежит тебе! Но ребенок!.. Хотя – он не может знать о ребенке! Или – эта монашка догадалась и сказала ему? Ведь не от любви же, в самом деле, он послал за ней рыцарей, спас... Кстати, что сталось с той монашкой? Бедави в ту ночь не забрали ее с собой, это Рыжая знала достоверно. Наверное, лечит теперь крестоносцев в Иерусалиме да бережет себя для своего Бога... Бога, в которого Рыжая так и не может никак поверить. А эти – верят! Вон, и рыцарь этот молодой, из оруженосцев ее сенешаля... тьфу ты, опять! Всё время вел себя, словно монах какой. А ведь пригож собой, и уж любая прачка ему в ласках и без корысти бы не отказала. Так нет ведь, всегда строг, учтив... Вот, и сейчас такое лицо у него, словно на исповедь собрался!