Убийство в музее Колетт - Эстель Монбрен

Марго Лонваль осмотрительно осталась в своем владении, а гости маленькими группками начали расходиться.

— Незабываемо, моя дорогая! — заверила ее Анна-Лиз Битлер, уходя вслед за своим мужем.

— Это было чудесно! — с трогательной искренностью сказали ей супруги Жуанэн.

— Супер! — подтвердила Амандина Фолле, вновь обретшая свойственную ей непосредственность.

Но самым лестным комплиментом наградила ее Анжела, ни в какую не хотевшая уходить без Тоби.

— Ты можешь снова прийти завтра, — пообещала ей Марго, взглядом посоветовавшись с Жизель. — Потому что сейчас Тоби пора спать.

— Я буду спать с ним в его конурке, — решительно заявила девочка.

Уступила она лишь после деликатной торговли: последнее пирожное в кафе и обещание пойти завтра кормить лебедей в Дрюи-ле-Бель-Фонтэн.

— Вместе с Тоби, — потребовала она уже сонным голосом.

Ее мать уклонилась от прямого ответа. Прежде чем уйти вместе с Мадлен Дюжарден, она поблагодарила Марго Лонваль за устроенный вечер и более сдержанно за ее поддержку.

Шел уже девятый час. От Алена никаких вестей не было. Осмотрев абрикосы, созревшие на шпалерах, Марго вытянулась в шезлонге. Колетт была права, написав, что присутствие большого количества людей утомляет растительность. Завтра придет Полина, приберет остатки пиршества, уберет окурки, обесчестившие аллеи. Сад вновь превратится в не подвергшийся набегу бастион.

Завтра… Завтра… Глаза ее сомкнулись.

Такой и нашел ее Антуан Девриль часом позже — спящей, с лежащими на коленях раскрытыми раковинами ладоней. Он нагнулся и поцеловал ладошку. Она непроизвольно дернула другой рукой, задела блюдечко, которое, упав, разбилось у ее ног. Она посмотрела на осколки; белые пятна, контрастно выделявшиеся на темно-зеленой траве, неожиданно пробудили в ней острое желание.

Сегодня ее жизнь тоже разбилась вдребезги. Завтра она начнет по кусочкам восстанавливать необходимый ей декор.

Но этим вечером все существо Марго полностью растворилось в поглотившем ее чувстве.

Медленно, будто боясь обжечься, она поднесла руку к атласной щеке и притянула жаждущие губы любовника к своему запрокинутому лицу.

В своей комнате в Туро Лейла Джемани рассеянно раскрыла «Завещание Милого», единственное, что осталось после молчаливых сборов Фушеру. Она никогда не предполагала, что может испытывать к нему такое сильное чувство. И впервые подумала о переходе на другую работу.

Не желая того, она ослушалась его последних приказаний. Незадолго до этого ей позвонила Амандина Фолле, нерешительно спросившая, не может ли она, Лейла, все же прийти к Полю завтра.

— Буду в девять часов, — непроизвольно вырвалось у Лейлы.

Как ни старалась, она не могла найти объяснения странному поведению своего шефа. Он ей всегда доверял, но сейчас, когда она держала в руках ключ к разгадке, даже не пожелал выслушать ее и уехал, не объяснив куда и зачем… Устроившись в глубоком кресле с удобными подлокотниками, она заставляла себя вникнуть в содержание старой книги Коломба Бризеру: в ней давался верный рецепт противодействия разрушительному действию времени, проявляющемуся на кожном покрове мужчин.

Перелистав с четверть книжицы и помечтав о благотворном действии ирисовой ванны, Лейла вдруг затаила дыхание: автор начал описывать неудавшийся опыт по омоложению. Приводилось множество физиологических подробностей, которыми грешили натуралистические писатели прошлого века. По ходу мнимого расследования Милого, ставшего владельцем салона красоты, критиковались политический деятель, бессовестные врачи и вероломные адвокаты. Как и большинство читателей детективных романов, Лейла нетерпеливо листала страницы, чтобы узнать, кто же был преступником. Конец повествования не удовлетворил ее: тот сбежал за границу. Но инспектору уже виделись мотивы, подвигшие Ришело на убийство Жюли Брюссо. Она протянула было руку к телефону, чтобы информировать Фушеру. Но вспомнила о категоричном приказе: звонить только в самом крайнем случае. К тому же преступник был мертв.

Четверг, 19-е

Жан-Пьер Фушеру без особого удовольствия вошел в свою квартиру на улице Вине. Он критическим взглядом окинул старинный сундук, загромоздивший прихожую. В гостиной начинал тускнеть атлас на креслах, выбранных Клотильдой, поблекли краски на приобретенном ею же полотне Майена с изображением голубого винограда и лакомящихся им птиц. Все ему вдруг показалось претенциозным, слащавым… Тяжелый бургундский шкаф всегда был слишком велик для их спальни; а превращение его кабинета в детскую так и не состоялось…

После смерти Клотильды его сестра Мерилис сложила в большую сумку одежду и книги покойной и отнесла в благотворительное общество. Время от времени приходящая горничная стирала пыль с опустевших полок, кресел и лакированного стола. Иногда поправляла на стене голографию Женевьевы Хофман, на которой растянутая на веревке простыня надувалась под ветром, словно нетерпеливый парус перед отплытием. Мадам Брюно не скрывала сожаления по поводу того, что эта часть комнаты пустовала, хотя она единственная смотрела на юг; сквозь застекленный пролет алькова можно было следить за бегом облаков, спешащих к западу.

Жан-Пьер Фушеру неожиданно для себя представил, где он устроит Анжелу, когда та придет к нему. Ведь он всерьез подумывал узаконить свои права и переменить жизнь. Мысль, несвоевременная в предшествующую неделю, заработала в нем прежде, чем он провалился в беспокойный сон.

На следующее утро его приятно поразил контраст между безжизненным порядком его квартиры-музея и следами активной жизни в вестибюле и шести комнатах с балконами квартиры Шарля и Элен Возель. Приняли его сердечно, однако непривычная складка у рта крестного говорила о с трудом сдерживаемом напряжении.

— Ты завтракал, Жан-Пьер? — нежно спросил он.

— Выпил кофе…

— Ладно… пройдем в кабинет.

Он плотно закрыл двери комнаты, неподражаемый запах которой — смесь кожи, светлого табака и ментола — мгновенно перенес комиссара в годы его молодости.

— Ты принес мне… — начал Шарль Возель, приглашая его сесть.

— Все, что вы просили, — успокоил он крестного, доставая из своего атташе-кейса две одинаковые папки.

Когда он клал документы на разделявший их низенький столик, ему показалось, что чиновник высокого ранга вздохнул с облегчением.

— Копий не снимал?

— Я следовал вашим указаниям, — не скрывая раздражения, ответил Фушеру.

— Это чрезвычайно важно и… необычно… да, я осознаю это, Жан-Пьер, но от этого никуда не деться. Поверь мне на слово… Закрой эти два дела. Несчастный случай и самоубийство… И ничего больше.

Это предложение нарушило все планы Фушеру, и он возмутился:

— Вы всегда говорили мне, что прокурор запрещает приостанавливать дела в стадии расследования.