Чуть свет, с собакою вдвоем - Кейт Аткинсон

— Кто?

— Иэн и Китти Уинфилд, — сказал Джексон. — Он был врачом в Святом Иакове. Она фотомодель, Китти Гиллеспи. Приемные родители Надин Макмастер.

— Они… — И она осеклась.

Джексон удивился, но решил, что все недоразумения рассеются, как только они с Линдой Паллистер поговорят. Надеялся, к примеру, что она объяснит, отчего же не существовало никаких Джона и Энджелы Костелло.

Надин Макмастер потянула за ниточку, и ткань ее жизни, такая, казалось бы, подлинная, стала распускаться. Но ведь откуда-то я произошла, писала она. Все откуда-то произошли! Пора ей завязывать с восклицательными знаками, решил Джексон, — они уже смахивают на панические вскрики. Похоже, беззаботная Надин Макмастер погружалась в экзистенциальные размышления о природе личности: кто мы такие, если вдуматься? Чуточное подозрение, большего и не надо, — и оно потихоньку сгрызает все, во что ты верил.

Многие агентства по усыновлению растеряли архивы, утешил он. Пусть так, но ведь не Королевский суд, правда? Надин не упала с небес готовой двухлеткой. Ее родила какая-то женщина.

Я как будто на самом деле и не существую! Я запуталась!

Мы с тобой два сапога пара, подумал Джексон. Прошлое Надин Макмастер — сплошь тени и эхо, словно в ящик с туманом заглядываешь.

Пес дрых без задних лап в рюкзаке на полу. Или помер. Джексон легонько его пнул, и рюкзак заерзал. Джексон вспомнил утреннюю женщину. Обычно ему не приходится проверять, живы ли наутро его любовницы. Он расстегнул рюкзак, собака устало приоткрыла один глаз и отчаявшимся заложником покорно воззрилась на Джексона.

— Прости, — сказал тот. — Мы потом сходим погулять.

Сэндвич — с яйцом и кресс-салатом. Джексон такие не любит, но до того проголодался, что даже яйцо с салатом аппетитны. Алкоголь и дальнейшее моральное разложение плохо спружинили на вечерней тарелке пасты из ресторана на Хидроу. Сэндвич с беконом исчез в челюстях похмелья. Где-то часы пробили одиннадцать. Похоже на башенные — в Лидсе как-то неуместно. Наверное, про Джексона все забыли.

Он сдался и на обороте визитки черкнул записку в смысле «Я здесь был». Эти визитки — «Джексон Броуди, частный детектив» — он заказал несколько лет назад, отправляясь в одиночное странствие. Тираж — тысяча. Какой оптимизм. Роздал не больше сотни — чаще всего забывал, что они у него есть.

Он положил визитку на сэндвич — будем надеяться, Линда Паллистер заметит. Вчерашние яйцо с салатом лежали на фотографии — под коробкой с сэндвичем почти не видно. Фотография скакала вверх-вниз, кричала на Джексона, рвалась на свет божий. Когда он убрал сэндвич, фотография чуть не прыгнула ему в руки. Без рамки, потрепанная, старый снимок. Джексон его прежде не встречал, но девочку эту видел как пить дать. Вздернутый нос, веснушки, старомодная отливка пухлых черт — один в один Надин Макмастер на первой фотографии в Новой Зеландии. На верхнем краешке остался след — прежде снимок к чему-то цеплялся ржавой скрепкой.

Снимали на пляже. В Великобритании, судя по тому, как закутан ребенок. От холода вот-вот околеет, но улыбается от уха до уха. Два хвостика на висках — такие тугие, что девочка аж косит. Противозаконному ребенку первым делом обрезаешь эти длинные волосы — новая прическа, маскировка. Ершистая мальчишеская стрижка. Новая прическа, новая одежда, новое имя, новая страна.

Он бы поклясться мог, что на фотографии Надин Макмастер. Посмотрел на обороте. Ничего. Ни полезного имени, ни даты, увы, и, однако, внутри что-то закопошилось — он помнил это ощущение по работе в полиции. Реакция собаки на кость, детектива — на крупную жирную улику. Он не знал, что означает эта фотография, но понимал, что она невообразимо важна. Об этичности кражи он раздумывал ровно две секунды, затем сунул снимок в бумажник. Фотоулики — мало ли, вдруг пригодятся.

Воодушевившись открытием и руководствуясь теорией о том, что улика не приходит одна, Джексон зарылся в бумажные завалы на столе Линды Паллистер. Ничего. Никаких признаков Уинфилдов или Костелло. Он залез в ящики стола. Опять бардак и хаос. Но в последнем ящике — вечно так, последний ящик, последняя дверь, последняя коробка — нашелся еще один предмет, рвавшийся на свет из темноты.

— Эврика, — пробормотал Джексон.

Папка, старая, из манильской бумаги, а снаружи — маленькая ржавая скрепка, того же размера, что и след на фотографии девочки с тугими хвостиками. Инстинктивная ловкость рук не подвела — Джексон сунул папку в свою, неоново-розовую. Прямо как шпион, обнаруживший секретное досье. И успел в последний миг — ибо наконец на сцену вновь выступила Элинор, обладательница роскошных ног и неказистого лица. Он заметил ее гримасу — неприязнь и растерянность, которые затем смешались в некий загадочный коктейль. Обычно так гримасничали женщины, знакомые с ним подольше.

— Ой, — сказала она. — Вы еще не ушли. И даже вошли.

— Мисс Паллистер так и не появилась, — сказал он, разводя руками, точно фокусник, — мол, нету Линды Паллистер, и в карманах нету, я тут ни при чем; Элинор поморщилась. — Вы видели ее сегодня утром? — кротко осведомился Джексон.

Элинор сморщилась еще сильнее. Таким лицам идет только равнодушие.

— Не помню, — ответила она.

— Может, заболела, — сказал Джексон. — Может, это из-за сэндвича, который она не съела.

В гримасе Элинор проступила угроза. Джексон отбыл, пока его не превратили в камень.

Он ретировался в ближайшее кафе, маленькую итальянскую забегаловку, — решил, что там умеют варить кофе, и не разочаровался. Сел за столик в углу и за двойным эспрессо принялся разглядывать украденные трофеи.

Тонкий картон манильской папки был мягок и от старости пушист. Вот какими папки были раньше — до того, как переродились неоново-розовым пластиком. Он таких в свое время видел во множестве. Само собой, в наше время безбумажных офисов даже розовый неон — анахронизм. Судя по диккенсовским горам бумаг в захламленном кабинете, Линда Паллистер о безбумажных офисах и не слыхала. У нее там маленького ребенка можно спрятать — или собаку, — а потом искать несколько дней.

Он открыл потрепанную бежевую папку, ожидая сюрприза — улики, тайны, хотя бы обрывка скучной бюрократии, — но сюрприз оказался иным: папка была пуста. Джексон перевернул ее и потряс — мало ли.

Впрочем, невзирая на пустоту, папке было что сообщить. В левом верхнем углу приклеен маленький ярлык, отпечатанный на машинке. Пишмашинки больше не в ходу — все равно что найти следы первобытной культуры, обитателей потерянных времен. «Кэрол Брейтуэйт», — прочел Джексон. «Соцработник: Линда Паллистер» — и дата, 2 февраля 1975 года. Наверное, Линда Паллистер была совсем молода. В 1975-м Джексону было пятнадцать — годом старше, чем его дочь сейчас. Шел по кривой дорожке, прогуливал школу, воровал по мелочи, слегка хулиганил, топил добрый корабль «Вулвортс». Давно дело было.

А снаружи на папке, на сей раз поблекшей черной авторучкой, значилось: «Констебль Трейси Уотерхаус» — и другая дата, 10 апреля 1975-го. И номер телефона — тех времен, когда в стране еще не поменяли коды. Тот же год, когда удочерили Надин Макмастер. Свидетельство об удочерении — то самое, которого официально не существует, — датируется апрелем. Надин его отсканировала и прислала Джексону вместе со свидетельством о рождении, которого тоже не существует официально. Похожи на правду, даже если и фальшивые, хотя, пожалуй, по сканированному изображению не скажешь наверняка. У фальшивой жены Джексона было вполне подлинное на вид свидетельство о рождении — не так уж трудно добыть.