Занимательная механика - Вадим Панов

Однако безымянный ученый допустил обычную в таких случаях ошибку. Он мечтал заполучить все и сразу, не хотел, чтобы судьбу дела всей его жизни решали престарелые советские академики, которых он абсолютно не уважал, или, что еще хуже, академики новые, скоробогатеи, прикупившие недорогое звание в расплодившихся «академияхсамыхразныхнаук», которых он и вовсе ненавидел. Он мечтал найти честных людей, но, как это часто бывает, не преуспел. Не доверяя соотечественникам, одержимый имярек принялся искать выходы на «цивилизованных ученых» и сумел привлечь внимание Кантора. И не просто привлечь, а заинтриговать.

Для Эммануила же информация русского стала слаще манны небесной. В те дни Кантор как раз переживал кризис, с тоской вспоминал, что последнюю статью в научном журнале опубликовал больше года назад, никак не мог найти подходящее направление для исследований и всерьез подумывая над тем, чтобы впасть в краткосрочную, недели на две-три, депрессию.

И вдруг!

Весть о том, что существует человек, знающий дорогу к капищу таинственной Золотой Бабы, вернула Кантора к жизни, заставила надавить на все доступные ему рычаги. И даже на недоступные. Он провел колоссальную работу: всего за несколько месяцев нашел финансирование, поддержку от американского правительства, договорился с РАН — добился сотрудничества, не раскрывая главной цели экспедиции, завершил подготовительный этап и перебросил людей и оборудование в Сибирь. Правда, русскому ученому места в составе экспедиции не нашлось. Да о нем никто и не помнил. Тем временем «жемчужина» шумно высморкалась, а Джеймс строго произнес:

— Я хочу знать, когда мы достигнем цели?

— Ерофей давно не ходил к капищу, — примирительным тоном произнес Кантор. — Ничего странного в том, что он слегка путается.

Последние две недели Эммануил повторял эту мантру так часто, что сам стал в нее верить.

— Возможно, он бы путался меньше, если бы прекратил пить, — угрюмо заметил Остин, перейдя на английский.

В день Портянкин выпивал, или, как он сам говорил: «vyzhiral», не менее двухсот пятидесяти граммов водки. Наливать проводнику сверх этой дозы Джеймс запрещал категорически: в самом начале пути экспедиция потеряла целый день из-за невозможности разбудить упившегося ночью Ерофея. Но и заставить Портянкина отказаться от регулярного употребления спиртного оказалось невозможным. Вот и сейчас от него пахло: первое, что сделал Ерофей по окончании дневного перехода, — потребовал сто граммов из ежедневной дозы.

— Если бы он не пил, то вряд ли бы согласился вести нас к Золотой Бабе, — так же по-английски ответил профессор.

— Вы думаете?

— Я уверен, — резко произнес Кантор. — Ведь ему грозит месть.

— То есть сказки о шаманах…

— Не сказки, — перебил офицера Эммануил. — И давайте сначала закончим с Ерофеем, а затем переговорим обо всем остальном. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Остин. Он вновь повернулся к проводнику и по-русски спросил: — Посмотри на карту. Ты можешь сказать, где мы находимся?

Портянкин неуверенно пожал течами:

— Нет.

Экспедиция остановилась на ночевку на небольшой поляне, со всех сторон окруженной непроходимой тайгой. Ее размеры делали невозможным конфиденциальный разговор, и потому Джеймс увлек Кантора и Портянкина ближе к деревьям. Источником света служил висящий на ветке фонарь, а топографическую карту офицер расстелил прямо на земле.

— Смотри сюда, — приказал Джеймс, указывая на ломаную красную линию. — Это наш путь. Каждый день мы отмечали направление и пройденное расстояние, сверяясь с навигационным спутником.

— Хорошо, — кивнул Ерофей. — Красиво.

Ему нравилось разглядывать цветную карту и водить по ней пальцем, но читать ее Портянкин не собирался.

— Мы находимся здесь? — Остин ткнул в точку, на которой заканчивалась линия.

— Наверное, — протянул проводник и жалобно добавил: — Я человек маленький, я ничего такого не знаю.

— Джеймс, по-моему, вы уже пытались заставить Ерофея прочесть карту, — вздохнул профессор. — Недели три назад.

Не три, а гораздо больше, еще перед тем, как экспедиция ушла в тайгу. Однако ни угрозы, ни обещания увеличить ежедневную дозу спиртного не помогли — Портянкин не был способен совместить окружающую действительность с рисунком на бумаге.

— За это время он вряд ли поумнел, — пошутил Кантор.

— Пошел вон! — угрюмо велел выпивохе Остин.

Портянкин икнул и радостно засеменил от приставучих командиров прочь, к лагерю, где его ожидал капрал Роджерс, вечный спутник Ерофея, наполовину телохранитель, наполовину охранник. Джеймс распорядился не выпускать Портянкина из виду ни днем ни ночью, но присутствовать при разговоре Роджерс не мог, потому ожидал подопечного в тридцати шагах от места совещания.

Кантор проводил парочку долгим взглядом, затем повернулся к Остину и поинтересовался:

— Почему вы так настойчиво пытались узнать у Ерофея, где мы находимся?

— А почему вы верите в шаманов? — вопросом на вопрос ответил Джеймс.

— Но… — начал профессор, однако Остин не дал ему закончить мысль.

— Вы обещали поговорить о том, что меня волнует, — напомнил он. — О том, что интересует вас, переговорим после.

— Хорошо, — после короткого раздумья Эммануил решил не спорить с офицером. — Я верю в шаманов, потому что видел их в деле.

— Вы мне об этом не рассказывали.

— Я много чего вам не рассказывал, — загадочно, как ему показалось, усмехнулся Кантор.

Однако добился совсем не той реакции, на которую рассчитывал. Джеймс отнесся к заявлению с усталым пренебрежением:

— Эммануил, перестаньте валять дурака и просто расскажите, что видели. Мы не в том положении, чтобы ходить вокруг да около.

— А в каком мы положении? — осведомился профессор. — И, может быть, вы будете обращаться ко мне, как к своему командиру?

— Что вы видели?! На что способны эти трёхнутые шаманы?!

Вопль разъяренного Остина перепугал Кантора. Если до этого момента он считал разговор обычным совещанием, то теперь сообразил, что офицер чем-то сильно расстроен. И поспешил ответить на вопрос:

— Я видел, что умеет Ерофей.

— Он что, шаман? — недоверчиво прищурился Джеймс.

Вспышка гнева прошла столь же стремительно, как началась. В сущности, ее и не было: опытному офицеру не составило труда разыграть приступ ярости, чтобы заставить профессора подчиниться.