Аня из Шумящих Тополей - Люси Мод Монтгомери

— Это неважно. Давай пройдем по ней. Я всегда питала слабость к боковым дорогам, как к чему-то лежащему в стороне от проторенного пути, к чему-то затерянному, зеленому, уединенному. Вдохни запах этой мокрой травы, Льюис. К тому же я всем своим существом чувствую, что на ней есть дом… определенного рода дом… очень фотогеничный дом.

Анина интуиция ее не обманула. Вскоре они увидели дом — и к тому же фотогеничный. Это был необычный, старинный дом, с низкими свесами крыши, с квадратными окнами, каждое из которых делилось рамой на множество звеньев. Почтенные старые ивы покровительственно простерли над ним свои ветви, а вокруг со всех сторон теснились явно неухоженные кусты и другие многолетние растения. Он был обветшавшим и серым от непогоды, но видневшиеся за ним амбары производили впечатление крепких и современных во всех отношениях, их вид говорил о зажиточности.

— Я не раз слышал, мисс Ширли, что когда хозяйственные постройки фермера лучше, чем его дом, это верный признак того, что его доходы превышают расходы, — заметил Льюис, неторопливо шагая рядом с Аней по поросшей травой дорожке с глубокими колеями.

— Скорее это признак того, что он больше думает о своих лошадях, чем о семье, — засмеялась Аня. — Я не надеюсь, что здесь пожертвуют что-нибудь на наш клуб, но из всех домов, какие мы видели до сих пор, у этого больше всего шансов оказаться самым живописным. На фотографии не будет видно, какой он серый.

— Непохоже, чтобы по этой дорожке много ездили, — сказал, пожав плечами, Льюис. — Очевидно, люди, живущие здесь, не особенно общительны. Боюсь, выяснится, что они даже не знают, что такое драматический клуб. Пожалуй, я сделаю снимок, прежде чем мы поднимем кого-нибудь из этой берлоги.

Дом казался нежилым, но все же, после того как фотография была сделана, они открыли маленькую белую калитку, пересекли двор и постучали в выгоревшую на солнце голубую кухонную дверь — парадная явно была так же, как в Шумящих Тополях, больше для вида, чем для использования (если про дверь, буквально скрытую за побегами дикого винограда, можно сказать, что она «для вида»).

Они рассчитывали, по меньшей мере, на вежливость — такую, с какой их встречали до сих пор в других домах (неважно, сопровождалась она щедростью или нет), и потому пришли в полное замешательство, когда дверь распахнулась и на пороге вместо улыбающейся жены или дочери фермера, которых они ожидали увидеть, появился высокий широкоплечий мужчина лет пятидесяти с седеющими волосами и кустистыми бровями, бесцеремонно спросивший:

— Чего надо?

— Мы зашли в надежде заинтересовать вас нашим школьным драматическим клубом, — довольно неуклюже начала Аня. Но она была избавлена от дальнейших усилий.

— Никогда о нем не слыхал. И слышать не точу. Это меня не касается, — бескомпромиссно перебил ее хозяин, и дверь быстро захлопнулась перед носом посетителей.

— Похоже, мы нарвались на грубость, — заметила Аня, когда они зашагали прочь.

— Любезный и обходительный джентльмен, — усмехнулся Льюис. — Жаль мне его жену, если она у него есть.

— Не думаю, чтобы у него была жена, иначе она его немного пообтесала бы, — сказала Аня, стараясь вернуть себе утраченное душевное равновесие. — Хотела бы я, чтобы за него могла взяться Ребекка Дью. Но так или иначе, а мы сфотографировали его дом, и я предчувствую что этот снимок получит первый приз… Вот досада! Мне в туфлю попал камешек, и я намерена вытряхнуть его, для чего присяду на каменную оградку, принадлежащую этому джентльмену, — с его разрешения или без оного.

— К счастью, здесь нас уже не видно из дома, — заметил Льюис.

Аня только что снова зашнуровала туфлю, когда они услышали, как кто-то осторожно пробирается к ним справа через густой кустарник. Вскоре из зарослей появился мальчик лет восьми с большим полукруглым пирогом с начинкой, крепко зажатым в пухлых ручках. Он остановился чуть поодаль, застенчиво глядя на Аню и Льюиса. Это был красивый ребенок с блестящими каштановыми кудрями, большими доверчивыми карими глазами и тонкими чертами лица. Несмотря на то что он был с непокрытой головой и голыми икрами, а весь его наряд состоял из полинявшей голубой хлопчатой рубашки и потрепанных вельветовых бриджей, его облик дышал изяществом и благородством. Он выглядел как переодетый маленький принц.

За его спиной стоял большой черный ньюфаундленд, голова которого была почти на уровне плеча мальчика.

Аня смотрела на них с улыбкой, неизменно завоевывавшей детские сердца.

— Привет, сынок! — сказал Льюис. — Ты чей?

Мальчик шагнул вперед с ответной улыбкой, протягивая свой пирог.

— Это вам, — робко произнес он. — Папа испек его для меня, но я лучше отдам вам. У меня и так много всякой еды.

Аня быстро подтолкнула локтем Льюиса, который хотел было, не слишком тактично, отвергнуть любезное предложение. Поняв намек, он с серьезным видом принял угощение и передал Ане. Она с такой же серьезностью разломила пирог пополам и вернула ему половину. Оба знали, что должны съесть его, но испытывали тягостные сомнения относительно «папиных» кулинарных способностей. Впрочем, едва отведав угощение, они успокоились: хоть «папа» и не отличался вежливостью, печь яблочные пироги он, бесспорно, умел.

— Очень вкусно, — сказала Аня. — Как тебя зовут, дорогой?

— Тедди Армстронг, — ответил маленький благодетель. — Но папа всегда зовет меня Малышом. У него только я и есть. Папа ужасно любит меня, а я ужасно люблю папу. Боюсь, вы подумали, что он невежливый, потому что он так быстро закрыл дверь. Но он не хотел вас обидеть. Я слышал, что вы просили поесть. («Мы не просили, но это неважно», — подумала Аня.) Я был в саду, за штокрозами, и сразу решил, что отдам вам мой пирог, потому что мне всегда жаль людей, которым не хватает еды. Мне хватает — всегда. Мой папа замечательно готовит. Знали бы вы, какой рисовый пудинг он делает!

— А изюм он в него кладет? — спросил Льюис, лукаво блеснув глазами.

— Уйму. Мой папа совсем не жадный.

— У тебя нет мамы, милый? — спросила Аня.

— Нет. Моя мама умерла. Миссис Меррилл сказала мне однажды, что мама ушла на небеса но папа говорит, что никаких небес не существует, а он, я думаю, должен знать. Он ужасно умный. Он прочитал тысячи книг. И я хочу стать точно таким, как он, когда вырасту… только я всегда буду давать людям поесть, если они просят. Понимаете, папа не очень любит людей, но ко мне он всегда ужасно добрый.

— Ты ходишь в школу? — спросил Льюис.

— Нет. Папа учит меня дома. Но попечители сказали ему, что со следующего года я должен ходить в школу. Я думаю, мне понравится. Там будут другие мальчики, с которыми я смогу играть. Конечно, у меня есть Карло, и с папой очень весело играть, когда у него есть свободное время. Но папа очень занят. Ведь ему приходится самому делать все на ферме, да еще и содержать в чистоте дом. Поэтому-то он и не хочет, чтобы люди приходили и его отвлекали. Я буду ему помогать, когда подрасту, и тогда у него появится больше времени для того, чтобы быть вежливым.