Ричард де Амальфи - Гай Юлий Орловский

– Ну да. Крокодил тоже богомерзкое создание. Его дьявол создал!

– Да это же редкость, – пробормотал я неуверенно, но пальцы нащупали молот. С другой стороны, в этом мире еще или уже не знают проблемы сохранения видов. – С другой стороны, нечего коней пугать… И дорогу старшим уступать обязательно.

Молот вылетел, как засидевшийся сокол, залопотал рукоятью по воздуху. Сухой глухой удар, крокодила отшвырнуло по дороге шагов на пять, череп вдрызг, тело некоторое время еще дергалось, перевернулось на спину, солнце заиграло на плоских квадратиках белого пуза, к бокам зеленоватого.

– Хороший у вас молот, – произнес Гунтер с глубоким уважением. – Его бы к священнику, чтобы святой водой покропил, да боязно…

– Почему?

– А вдруг не станет сильнее, а напротив – чары потеряет? – ответил Гунтер рассудительно. – Хоть и орудие дьявола, но побило же его порождение? Когда черти дерутся, выигрываем мы, воины Христовы.

Последнее он произнес тихо, поглядывая на меня с сомнением. Кони обошли крокодила по дуге, крупный экземпляр, метров двадцать в длину, в зубатой пасти поместилось бы половина лошади. Ничего необычного, мутантного: крокодил как крокодил. Только и всего, что здесь не Бенгалия.

А вообще-то начинается, подумал я. Наверное, это и есть Гиблые земли. Конечно, если все ограничится крокодилами или павлинами – то терпимо. Пусть даже кенгуру скачут.

Конь Гунтера фыркнул, запрядал ушами. Слева от дороги в чаще послышался треск. Стрелки мгновенно натянули луки, в руках Гунтера заблестел топор с широким лезвием.

Ульман, прислушавшись, крикнул весело:

– Медведь!.. Спугнули бедолагу…

Он остановился в чаще, возвышаясь головой и плечами над зелеными ветками кустарника. Любопытствуя, я пустил своего единорога в ту сторону, все понятно, в бесконечность тянутся непролазные заросли малинника, трава не просто смятая, а втоптанная в землю, нажратый медведь здесь и спит в ожидании, когда к утру созреют новые гроздья малины.

Лучники, не покидая седел, с удовольствием рвали налитые соком крупные ягоды. Я осматривался, странное чувство овладело мной, ощутилось нечто знакомое, но само чувство оформить в мысль не мог, глупо таращил глаза на гогочущих людей, что отпускали шуточки по поводу медвежьей болезни, все старался сообразить, что же такое знакомое в этом лесу, вернее, в этом малиннике…

Сам по себе малинник невысок, обычно в неухоженном месте, куда не достигает рука садовника, вырастает выше человеческого роста, даже выше человека на лошади, а здесь всаднику на уровне стремени, ни один стебель не выше, ветви усеяны ягодами одна к одной, все крупные, очень крупные, размером с куриной яйцо, и все такие же одинаковые…

Одинаковые, подумал я и постарался уцепиться за эту странность. Обычно ягоды малины, как хорошо помню, размером от булавочной головки до грецкого ореха, хотя такие крупные – уже огромная редкость, но все равно разброс велик, а здесь одинаковые, налитые соком, поспевшие одновременно, не тронутые жуками, гусеницами и другими вредителями…

Постой-постой, что-то я, привыкший к изобилию супермаркетов, принимаю как должное, что на моем столе отборные груши, яблоки, земляника с лесной орех, а клубника с грецкий, кстати, насчет орехов: мне доставляют как волоцкие, грецкие, земляные, так и миндальные, кедровые, хотя, как мне смутно кажется, в Средневековье такого обилия не было. Может быть, плохо знаю историю, но тогда питание было скудное, многие деревни страдали от голода, а то и вымирали. Но по моим Большим Таганцам или Большим Сверчкам, да и Горелым Пням, как и по тем, где раньше проезжали, признаков недоедания не видно.

Вообще овощи и фрукты даже на самых захудалых и диких огородиках выглядят чересчур отборными, элитными, словно в образцово-показательных совхозах. Нет, даже в образцово-показательных такого еще не было, это пришло только с первых попыток вмешательства в генетику, когда начали, естественно, в самого простого: модифицировали некоторые растения. Сперва ввели ген, чтобы их не жрякали вредители, потом увеличивали размеры, процент сахара, витаминов, минеральных солей…

Сердце застучало чаще, я оглядел малинник по-новому. Такое ощущение, что это дичающий мод. Никто за ним не следит, не ухаживает, и вот за тысячи лет снова возвращается к дикой жизни. Пока еще далек от дикого предка, чьи ягоды были мелкие и несладкие, да и те беспощадно пожирали вредители, но постепенно-постепенно…

Когда выехали снова на тропку, Гунтер вздохнул:

– Еще повезло, что Кабан в постоянной борьбе с Талибальдом. Это барон с южной стороны. К счастью, ваши земли, ваша милость, с владениями Талибальда не соприкасаются…

– Очень силен?

Гунтер вздохнул:

– И силен, и коварен, гад. Если бы не он, Кабан бы все земли господина Галантлара за этот год захватил!.. А так две трети войска держит на границе с Талибальдом. Чуть ли не раз в месяц у них стычки, а раз в полгода то один, то другой пробуют захватить замки друг друга.

Я кивнул.

– А полгода на то, чтобы восполнить людские потери?

– И запастись новыми доспехами. Сражения бывают лютыми, сэр Ричард! Мечи ломаются, панцири вдрызг… Чтобы закупить новые, приходится дожидаться ярмарки оружейников! Там дешевле. Да и выбор больше.

Он говорил и говорил, громко и оживленно, я насторожился и начал осматриваться, даже привстал в стременах. Впереди и слева от направления, по которому едем, нечто подобно темному туману. Как будто там сумерки, деревья и кусты едва-едва просвечивают, а дальше и вовсе ночь. Я вскинул голову, солнце сияет все так же, справа и слева листва зеленеет, трепещет под ветерком, носятся стрекозы и бабочки, но впереди…

Плечи мои сами передернулись, я спросил севшим голосом:

– Это ты из-за этого места отговаривал ехать напрямик?

Гунтер помялся, буркнул:

– Заколдованное место. Гиблое.

– И давно?

– Говорят, всегда было.

Я повернул Зайчика, сзади ругался Гунтер и пытался заставить своего коня приблизиться к гиблому месту, тот фыркал, дрожал, садился на круп, дико вращал налитыми кровью глазами. Под сумрачным местом трава зеленеет такая же сочная, странное пристанище ночи выглядит мирно, места занимает с просторную поляну, метров семь в диаметре, не так уж и много захвачено под гибельность. Да и подзол здесь, не чернозем, не велика потеря.

– И это все? – поинтересовался я. – Что колдовство – видно, с чего бы клок ночи среди бела дня?.. Но если не вредит…

– Вредит, – ответил Гунтер убежденно.

– Чем? – спросил я.

– Не знаю, – признался он. – Только чую, вредит!

Я двинул плечами и поехал мимо. Гунтер с шумным вздохом облегчения пустил коня рядом, остальные всадники приотстали. А ведь в самом деле вредит. Мелькнуло у меня в голове. Унижает человека, привыкшего быть хозяином.