Игроки - Бронислава Вонсович

– Гастон, – как можно мягче ответила я, – зачем я буду обниматься с папой у иноры Маруа? У нас свои комнаты есть.

– Действительно, – оживился он. – Как это я сам не подумал? Шанталь, я тебя так люблю, что ты мне везде мерещишься. Но там не родительские объятия были.

Он сурово на меня посмотрел, пытаясь уличить во лжи. Но меня так просто не смутить.

– Естественно, – невозмутимо ответила я. – Клодетт моему папе вовсе не дочь. Гастон, я могу надеяться, что все вами увиденное при вас и останется? Репутация женщины очень хрупка, а мне не хочется, чтобы о моей будущей мачехе ходили слухи, понимаете?

– Ты такая добрая. – Гастон наконец приподнялся с куста, потирая пострадавшие от шипов части свободной рукой. Розы пострадали больше – под ним целых веток не было. – Беспокоишься о других. Кто тебе инора Маруа? Никто, а ты к ней как к близкому человеку. Хотя, между нами, она этого не заслуживает. Жестокая и равнодушная женщина.

Инору Маруа мне уже было необычайно жалко, хотя я ее никогда не видела. Жертвенная женщина: положить свою репутацию на алтарь герцогской семьи – на это не каждая пойдет. Я бы не согласилась.

– В пансионе нам постоянно говорили, что о ближних нужно заботиться, – пояснила я и попыталась забрать руку.

Гастон руку не отдавал и выглядел подозрительно целым, намного более целым, чем тогда, когда упал в первый раз. Тогда он резко ухнул вниз, а сейчас, наверное, прокатился по лестнице, которая смягчила падение. А значит, сейчас он нагло притворяется. Ничего, приедет целитель и выведет его на чистую воду.

«Инора Маруа» вернулась неожиданно быстро и одна.

– Не могут найти Жака, – заявила она. – За целителем некого отправить. Но я смотрю, инор неплохо себя чувствует.

Инор тут же издал жалобный вздох и опять попытался откинуться назад на куст, но, видно, вовремя вспомнил, что розы у нас не только с цветами, а с шипами он уже познакомился очень близко.

– Я почти умер, – простонал Гастон. – Только Шанталь рядом удерживает меня в этой жизни.

Тут наконец мне удалось вырвать у него свою руку. Я быстро выпрямилась и отошла на пару шагов, подальше от Гастона, поближе к Бернару. В конце концов, маркиз намного больше виноват в случившемся, вот пусть и улаживает. А заодно исправляет репутацию «жестокой женщины».

– Клодетт, я сама поищу Жака, а вы пока посмотрите за Гастоном, чтобы ему не стало хуже.

«Клодетт» и Гастон смерили друг друга одинаково неприязненными взглядами, после чего Гастон выдал:

– Шанталь, если рядом будешь ты, мне никакого целителя не нужно.

– В самом деле, – неожиданно сказал Бернар, – выделите ему комнату в доме, пусть отлежится. Видимых повреждений нет, а слишком частые целительские воздействия отрицательно влияют на самочувствие и работу головного мозга. – Еле успела я возмутиться такому предложению, как он наклонился ко мне и прошептал: – Нельзя целителя вызывать, он сразу заметит приворот, и будут проблемы. А с этим придурком ровным счетом ничего не случилось, он целехонек, только поцарапан. Уж на определение этого моих знаний хватит. Пусть лучше у вас поваляется денек, чем откроют второе дело на вашу семью.

– Да! – воодушевился Гастон. – В кои-то веки инора Маруа дело говорит, я согласен на ковер в вашей гостиной, лишь бы знать, что ты со мной рядом.

Да уж, мы в ответе за тех, кого приворожили. Признаю, идея с зельем была не самой умной, и Бернар оказался прав. Хотя варенье получилось довольно вкусное, можно как-нибудь для себя сделать. Но это варенье, а вот зелье дало не тот эффект, на который рассчитывали. Но кто знал, что Анри откажется есть, а Гастон слопает без разрешения?

– Нет, в гостиной вас никто не поселит, – сурово сказала «инора Маруа». – А вот выделить гостевую комнату могут.

– Шанталь же со мной посидит? – почти утвердительно спросил Гастон. – Я, как лицо пострадавшее, имею право на дополнительное внимание. Без нее я точно умру.

– Немного посижу, – согласилась я. – Гастон, полежи пока в гостиной, я распоряжусь о комнате.

– Это и инора Маруа может сделать, – запротестовал он.

Но я его не слушала, мне еще папе придется объяснить, почему Гастон у нас остается на ночь и почему нельзя к нему вызвать целителя и отправить домой. И точно: папа так на меня уставился, что я посчитала себя совершеннейшей дурой.

– Шанталь, как тебе только в голову пришла такая ерунда? – Он театрально воздел руки вверх. – Нам сейчас нельзя столь серьезно подставляться. Все это может всплыть в самый неприятный и неожиданный момент.

– Я думала, лорд Эгре влюбится и станет более податливым, – смущенно пояснила я. – Попробовать-то стоило?

– Не стоило, – отрезал папа. – Особа на такой должности уж всяко обезопасила себя от дилетантских зелий. Хорошо хоть просто посмеялся, а не завел дело. Но с Гастоном-то что теперь делать? – Он страдальчески сморщился. – Если он умудряется вредить с пологом на окнах, мне страшно представить, на что он способен, проникнув внутрь нашего дома.

– Попроси Жака подежурить за дополнительную плату, – деловито предложила я. – Чтобы Гастон сидел в своей комнате, а не шлялся по дому или, того хуже, страдал у меня под дверью. Сегодня до вечера у него могу и я посидеть, вместе с инорой Маруа, конечно, а завтра мы пораньше уедем в город, а потом на обед к лорду Эгре. Может, Гастон тогда сам нас покинет? Меня же не будет.

– Не нравится мне это все, – проворчал папа. – Нет, Жака привлекать не нужно, он как пить дать заснет, а Гастон без присмотра меня пугает. Лучше я сам с этим придурком посижу, во избежание, так сказать. Вместе с инорой Маруа, разумеется. – Он оживился: – Тогда ты к жениху поедешь с Мартой.

– Папа, это не обсуждается, – твердо ответила я. – Можешь Гастона хоть всю ночь караулить, но один. Не надо привлекать к внутрисемейным делам посторонних, пусть ты их и собираешься сделать частью семьи в ближайшем будущем. У них-то могут быть другие планы.

Гастон идти в отведенную ему комнату не захотел, а, удобно обложившись подушками, устроился в гостиной, после того как Жак, вооружившись пинцетом, выдрал несколько застрявших колючек. Мизерность повреждений моего поклонника не смущала: как только я направлялась к выходу, он сразу же разражался многочисленными стонами и жалобами, а если я садилась рядом с ним, так и норовил ухватить меня за руку. Признания сыпались из него, как горох из дырявого мешка: мелкие и безудержные.

Чтобы хоть немного его заткнуть, пришлось сесть за клавесин и все оставшееся время вспоминать известные песни, чтобы не исполнять одно и то же по нескольку раз. Хотя Гастону это было, похоже, все равно: он был счастлив лишь от того, что я пою почти лично для него. Ко сну я отходила уставшая, нервная и охрипшая, так что все разговоры с Бернаром пришлось перенести на завтра. А мне было что ему сказать!

На кону стоит не только его собственная жизнь, но и судьба герцогства, а он ведет себя, словно никакой угрозы нет, а живет у нас в доме он исключительно для развлечения, в список которых вхожу и я. Как избалованный ребенок, который заигрался и не понимает, что причиняет вред и себе, и окружающим. Если мне придется и от маркиза отбиваться, то проще сразу признаться во всем Анри. Глядишь, он согласится безболезненно расторгнуть помолвку и забрать отсюда столь мешающего мне компаньона. Я вздохнула. Нет уж, таких свидетелей в живых не оставляют, поэтому в случае моего признания ничего хорошего нашу семью не ждет. Да и отвратительно это – выдавать жертву преступнику. Бернару я выскажу все, что думаю! Но завтра.