Кольцо-талисман - Джорджет Хейер

– Бог мой, вы настроены очень безжалостно! И что же заставляет вас колебаться насчет его отъезда?

– Он искусный стрелок. Только человек, совсем лишившийся рассудка, может вступить в перепалку в Людовиком. Красавчик никогда не пошел бы на это.

– Ну хорошо, – сказала мисс Тэйн, поднимаясь со стула. – Мне почему-то кажется, что нас ждут волнующие приключения еще до того, как мы покинем этот дом.

– Очень может быть, – согласился Тристрам. – А вы боитесь?

Она подняла на него взгляд, в котором можно было прочитать легкое удивление, и посмотрела ему прямо в лицо.

– Мой дорогой сэр, разве вы не видите, что я прямо-таки трясусь от страха?

Он засмеялся:

– Прошу прощения. Но быть как-то связанным с Людовиком – вполне достаточно для того, чтобы испугался даже самый смелый человек! А вот чего я на самом деле боюсь, так это того, что он может проникнуть в Дауер-Хаус, прежде чем я разрешу ему.

Людовик и сам готов был признать, что его силы еще не восстановились настолько, чтобы он мог проехать верхом пять миль до Дауер-Хаус. Он потерял много крови, долго лежал с высокой температурой и был еще слаб. Тем не менее он беспечно разгуливал по всей гостинице с левой рукой на перевязи и рубином Сильвестра на пальце. Когда его просили спрятать это хорошо известное всем кольцо или по крайней мере передать его на храпение сэру Тристраму, он отвечал отказом – ему нравилось носить рубин Сильвестра. Дважды Людовик чуть не попался на глаза местным посетителям «Красного льва», пришедшим выпить кружку эля и болтавшим у огня в кофейной, и только вмешательство мисс Тэйн помешало ему выйти во двор с сэром Хью, чтобы держать пари на меткость стрельбы. Мисс Тэйн и не пыталась разубедить Людовика. Она только заметила, что если он собирается стрелять из пистолета, то лучшим местом для такого занятия будет подвал. Людовик собрался было уже заспорить, но сэр Хью высмеял предложение сестры, заявив, что никто не сможет точно попасть в цель при колеблющемся свете свечей. Вот этого оказалось вполне достаточно, чтобы Людовик тут же объявил: он выиграет пари в любых условиях, и они пошли вниз в сопровождении Клема. Для цели, за неимением лучшего, выбрали игральную карту. Людовик вытащил туза пик и беспечно сказал:

– Подержи-ка вот это, Клем!

Сэр Хью почти вышел из своего обычного состояния сонного спокойствия и даже зашел так далеко, что посоветовал слуге не быть таким дураком и не соглашаться. Клем же не только безгранично доверял Людовику, но и представить себе не мог, что может не послушаться молодого лорда, поэтому только чуть улыбнулся, услышав этот совет, и взял карту за угол. Людовик проверил пистолет, попросил Тэйна сдвинуть свечи чуть в сторону, прицелился и выстрелил. Карта полетела на пол. Клем, улыбаясь шире, чем обычно, поднял ее и показал сэру Хью – дырка была точно посередине.

Это событие следовало отпраздновать, и мисс Тэйн, спустившись в подвал чуть позже, увидела, что джентльмены почали бочонок бренди и не выказывали ни малейшего намерения подняться наверх.

Возбужденный бренди, сэр Хью пытался превзойти Людовика в его искусстве, но в отсутствие Клема. Его бесплодные усилия были прерваны появлением Ная, который остановил эти упражнения. Они создавали много шума, и люди наверху могли подумать, будто гостиница осаждена врагами.

Людовику не позволяли выходить из «Красного льва» и всячески отговаривали от бесцельного хождения по гостинице. К счастью, Эстаси находилась под одной крышей с ним. Ее присутствие скрашивало ему длинные скучные часы, и только одни ее слова: «Людовик, не делайте этого!» – имели для него силу запрета, тогда как разумные доводы мисс Тэйн он часто вовсе не принимал в расчет. Он учил Эстаси бросать кости и играть в пикет, рассказывал ей страшные морские истории, поддразнивал ее и смеялся над ней, и все это неизбежно кончалось тем, что он обнимал ее здоровой рукой и целовал.

Но как-то раз, увлекшись, он понял всю неуместность такого поведения. Отпустив Эстаси, Людовик побледнел и произнес, оборвав смех:

– Мне очень жаль! Простите меня!..

– О, я вовсе не возражаю! Кроме того, вы целовали меня и раньше, помните?

– Это были просто братские поцелуи!

– А этот – нет? – просто спросила она.

Он запустил пальцы в свои светлые волосы:

– Я негодяй! Зачем я вообще вас целовал? Забудьте все это! Я не имел права, меня за это надо застрелить!

Эстаси смотрела на него с неподдельным изумлением:

– Фу, какой вы невоспитанный! А мне казалось, что вы с охотой целовали меня!

– Конечно, я хотел этого! О, дьявол! Если бы все было не так, если бы я не был контрабандистом и человеком вне закона, я попросил бы вас выйти за меня замуж. Но я как раз такой, и…

– А я не возражаю против этого! – перебила его Эстаси. – Это неприлично, когда вы целуете меня, а потом отказываетесь жениться на мне! Я чувствую себя униженной.

– Видит бог, я хотел бы попросить вас выйти за меня замуж!

– Все это не имеет никакого значения, – заявила Эстаси, легкомысленно отбрасывая все формальности. – Если это против ваших правил, то можете не делать мне официального предложения. Мы можем быть помолвлены и без этого.

– Нет, не можем! Не можем, пока я не смою позор со своего имени.

– Да, но если вы не сможете смыть позор, то что нам тогда делать?

– Тогда забудьте, что мы когда-то встретились, – простонал он.

Это спартанское решение вовсе не понравилось Эстаси. Две крупные слезинки повисли на ее ресницах, и она произнесла жалобно:

– Но у меня очень хорошая память!

Людовик, увидев эти слезы, ничего не смог с собой поделать и снова обнял ее.

– Дорогая, не плачьте! Поймите: я не могу позволить себе жениться на вас, если останусь отверженным на всю жизнь.

Эстаси поднялась на цыпочки и поцеловала его в подбородок.

– Нет, сможете! Это мое личное дело. Если я захочу выйти замуж за отверженного, я выйду.

– Нет, не выйдете!

– Выйду – у меня появился очень хороший план. Мы уедет и будем жить в Австрии – там у меня есть дядя Видам.

– Ни за что не буду жить в Австрии!

– Хорошо, тогда мы будем жить в Италии, в Риме.

– Только не Рим! – возразил Людовик. – Там слишком много англичан.

– О! Тогда вы сами выберете место для нас, где вообще нет англичан, и Тристрам, как… наследник, сделает так, чтобы у вас было немного денег.

– Тристрам, скорее всего, отправит вас в Бат, а меня выгонит из страны, – сказал Людовик. – Чего уж там! Я не обвиняю его…

Но сэр Тристрам, когда новости об этой грядущей помолвке достигли его ушей, не выказал никакого желания прибегать к таким крутым мерам. Он лишь произнес, обращаясь к Людовику: