Бунт Афродиты. Nunquam - Лоуренс Даррелл

— Поменяйте талисман, — сказал я. — Почему не лисья лапка, или высушенная лапка большой ящерицы, или человеческая рука?

— Это смертельно, — сухо отозвался он. — Вам-то уж известно.

Джулиан в немалой степени финансировал les Salles Privées, и для таких, как он, богатых клиентов у французов есть словечко, flambeur, вспышка: пламя чистого желания, математического желания узнать. Не быть, а знать. И конечно же, он всегда выигрывал. Крупье подвигали ему горку золотых отбросов, которая символизировала для него гораздо большее, чем сколько-то денег. Небрежно, но сладострастно он наверняка раз за разом пересчитывал фишки, прежде чем бросить их обратно, — только имея золото, можно делать золото, что бы ни говорили вам маги и фокусники. Я вспомнил ещё, когда цифры выпадают подряд, на языке игроков это называется en chaleur, течкой.

— Всё, что я наговорил, не имеет никакого отношения к тому, из-за чего вы позвонили, — сказал он. — Прошу прощения. Сегодня вечером мне не дают покоя всякие мысли. Давайте, Феликс, что вы хотели мне сообщить?

— Иоланта. Маршан показал мне её сегодня, и я до сих пор не могу прийти в себя. Это самая живая модель, какую мне когда-либо приходилось видеть. И если всё им сказанное правда, она будет уникальной в своём роде. Правда, я пока ещё не читал документацию. Постараюсь прочитать на этой неделе. Однако несколько деталей всерьёз поразили меня.

— Я рад, что вам понравилось, — отозвался он, судя по голосу, тронутый моими словами.

— Но, — продолжал я, — мне кажется, нам с вами надо обсудить кое-что на случай, если мы не совсем поняли, какую цель вы преследуете, — например, мужской вариант должен быть таким же?

— Таким же?

— Прекрасным снаружи, фальшивым внутри. Я хочу сказать, меня заинтересовало, почему мы с такой точностью копируем внешний вид, когда внутри искусная машина с давлением, напряжением, индексом кривизны?

— Это не совсем так — а мозговая коробка?

— Но они не едят, не испражняются, не совокупляются…

— Наверно, мы слишком многого хотим на этой стадии. Давайте двигаться шаг за шагом. Я надеялся получить не реального человека, а совершенную иллюзию, которая для большинства людей, возможно, куда реальнее, чем сама реальность; отсюда мой выбор кинозвезды. Что касается совокупления, то, полагаю, модели смогут имитировать движения, хотя, конечно же, только движения; однако они будут стараться показывать эстетическую сторону Красоты, которую как раз и видят зрители, как внушает нам «Герцогиня». Ну, как?

— Евнухи!

— Если хотите. Но разве Афродита ест и испражняется? Правда, я недостаточно образован, чтобы каламбурить по этому поводу. В конце концов, мы имеем дело всего лишь со сложными игрушками, Феликс, со сложными игрушками.

— Но Маршан стоит на том, что с точки зрения всевозможных реакций они смогут прекрасно адаптироваться к большому миру, и, если верить ему, их можно будет отпустить в большой мир, не рискуя разоблачением.

— Ну и что, Феликс? Наверняка они будут более живыми, чем многие из наших знакомых. Но, конечно же, у меня и в мыслях нет отпускать их; тем более что лицо Иоланты известно всему миру. Нам нельзя допустить, чтобы их испортили. Нет, я думал, что они будут жить тихо, в уединении, где мы сможем изучать их и работать над ними. Ведь ничего лучше пока ещё не придумано.

— Хм. А кто будет прототипом мужчины? Пока у нас есть только ноги и эскиз зада. Так кто?

Он коротко зевнул и потом заговорил тем же ровным голосом:

— Вы не можете представить, как бы мне хотелось самому сыграть эту роль, — но вышло бы слишком по-фараонски, славный пикник бальзамировщиков. Так что я наступил себе на горло в пользу Рэкстроу.

— Рэкстроу?

— Мы даруем ему наше бессмертие, свой путь он закончит как музейный экспонат среди восковых фигур. Естественно, речь идёт о Рэкстроу, каким он был когда-то, а не о теперешнем Рэкстроу. К тому же мы собрали о нём всю нужную информацию. Есть возражения?

— Нет. Но в общем-то довольно странно.

— Думаю, вы правы в некотором смысле; но тогда, Феликс, считайте это причудой игрока. Помнится, однажды вы доказывали, что привычка прокладывает путь здравомыслию, что бесконечно повторяющиеся движения пробуждают понятливость, ведь от мотора зависит сцепление и от соединённых вместе палочек — костёр. Меня интересует одно: сможет ли это существо, составленное из людских привычек, в конце концов, действуя как человеческое существо, ОСОЗНАТЬ себя куклой? — Главное слово он практически прошипел в телефонную трубку. — То есть сможет ли оригинальная модель осознать, что была Иолантой? Это игра, и, подобно всем прототипам, наши модели могут показаться нам слишком нелепыми, чтобы боготворить их или себя с их помощью. Но если не жить в этом мире надеждами, то чем тогда жить?

— Я понял.

— Спокойной ночи, Феликс. Не хотите пожелать мне удачи? Она мне до смерти нужна.

Нас разъединили. Довольно долго я просидел, не кладя трубку. Бенедикта накрывала обед перед камином, разливала суп в яркие керамические миски, по-видимому итальянские. Мною завладело необычное и довольно сильное возбуждение — хотя, если честно, то я сам не понимаю почему. Естественно, отчасти в этом был виноват фантастический проект; но ведь я был знаком с другими проектами, правда оставшимися теорией, но вызывавшими не меньше сомнений. И конечно же, я не мог не думать о некоторой инфантильности Джулиана. Так ли это? Во всяком случае, какой бы ни была причина, ел я постольку-поскольку, то и дело утыкаясь носом в резюме — в досье… Всё в нём было до того прекрасно и методически безупречно, словно речь шла о новом самолёте. Возникал единственный вопрос: полетит ли он, как им управлять и так далее, и так далее?

— Бенедикта, — сказал я, — мне необходимо пройтись. Просто необходимо.

Она удивлённо поглядела на меня.

— В такую погоду? Феликс, не глупи.

Но я уже натягивал толстый свитер и брал увесистую лыжную палку, которую привёз из Швейцарии. Поняв, что я не отступлюсь, она вскочила на ноги.

— Пойдём вместе; не хочу, чтобы ты упал в озеро или разбил себе голову о дерево. Это так здорово, Феликс, так рискованно.

У меня появилось ощущение, что я поступаю по-свински, но тем не менее с большой радостью взял её с собой в качестве генератора идей. Снег уже не шёл, и всё вокруг было белым-бело — апокалиптические стаи тяжёлых туч наполнили мир, стерев границы. Луны не было видно, однако её беспредельное белое мерцание сказалось в том, что небо стало похоже на перевёрнутую чернильницу. В кухне мы нашли большой фонарь, предназначенный для бурь, и взяли его за неимением карманного фонарика, после чего осторожно сошли с сухого балкона, как купающиеся входят в море, если не хотят поднять фонтан брызг. Благодаря лесу у нас оставались кое-какие ориентиры, чтобы не сбиться с пути, — как будто кто-то пролил тушь на кружевную шаль. Через несколько ярдов мы не столько почувствовали, сколько сообразили, что находимся на ледяной поверхности озера. Под ногами скрипел снег, до того он был сухой. Где-то в небе перекликались друг с другом дикие гуси.