Собака из терракоты - Андреа Камиллери

За столом Монтальбано говорил с воодушевлением об Альчиде Маравентано, о его оригинальном образе жизни, о его образованности, о его уме; начальник полиции, однако, обнаруживал не бог весть какое любопытство, продиктованное больше гостеприимством, нежели настоящим интересом.

– Послушайте, Монтальбано, – приступил он, как только они оказались вдвоем, – я прекрасно понимаю, как раззадоривают вас эти убитые из пещеры. Позвольте заметить, я вас знаю слишком давно, и могу предугадать, что вы увлечетесь подобным расследованием из-за неожиданных поворотов, которые оно скрывает, а еще потому, что, если вы и доведете расследование до конца, оно, на самом-то деле, окажется совершенно бесполезным. Бесполезность, которая для вас была бы в высшей степени приятной и, простите меня, почти вам родственной по духу.

– Почему бесполезным?

– Бесполезным, бесполезным, позвольте вас уверить. Убийца – или убийцы, не будем мелочиться, – если учесть, что прошло пятьдесят лет с лишним, либо умерли, либо, в лучшем случае, – старички, которым перевалило за семьдесят. Вы согласны?

– Согласен, – признал с неохотой Монтальбано.

– И тогда, простите меня, потому что слово, которое я собираюсь употребить, чуждо моему лексикону, – то, чем вы занимаетесь, это не расследование, это умственная мастурбация.

Монтальбано смолчал, у него не было ни сил, ни доводов, чтобы ответить.

– Я бы мог, конечно, позволить вам это занятие, если бы не опасался, что вы кончите тем, что отдадите ему лучшую часть своего ума, пренебрегая следствием по делам совсем иной важности и масштаба.

– Ну уж нет! Это неправда! – вскинулся комиссар.

– А вот и да. Имейте в виду, я совершенно не собираюсь делать вам выговор, мы просто разговариваем у меня дома, по-дружески. Почему вы поручили дело, крайне деликатное, о торговле оружием своему заместителю, он, безусловно, в высшей степени достойный работник, но, конечно, до вас ему далеко.

– Я ничего ему не поручал! Это он…

– Вы прямо как ребенок, Монтальбано. Вы сваливаете на него значительную часть следствия. Потому что вы прекрасно понимаете, что не в состоянии полностью ему себя посвятить, раз три четверти вашего мозга заняты другим делом. Скажите мне по совести, прав ли я.

– Вы правы, – сказал Монтальбано по совести, немного помолчав.

– И тогда закроем эту тему. Перейдем к другому. Почему, черт возьми, вы не хотите, чтобы я представил вашу кандидатуру для повышения?

– Вы хотите и дальше меня мучить.

Он вышел из дома начальника полиции довольный – и кильками, и потому что удалось оттянуть представление на повышение. Доводы, которые он привел, не лезли ни в какие ворота, но его начальник по доброте душевной сделал вид, что поверил: разве можно было сказать, что одна только мысль о переводе, перемене привычек, уже вызывала у него легкую температуру?

Было еще рано, до свидания с Джедже оставалось два часа. Он завернул на «Свободный канал», ему хотелось узнать побольше об Альчиде Маравентано.

– Оригинал, а? – сказал Николо Дзито. – Он сосал при тебе молоко из соски?

– А то как же.

– Имей в виду, все неправда, это он представляется.

– Да ты что? Он же без зубов!

– К твоему сведению, уже давным-давно выдумали вставную челюсть. У него она есть, и он прекрасно ею пользуется; говорят, время от времени он уминает по четверти запеченного теленка или козленка, когда поблизости нет никого и никто его видит.

– Но зачем тогда он это делает?

– Затем, что он прирожденный актер. Комедиант, если тебе больше нравится.

– А он точно священник?

– Он сложил с себя сан.

– А то, что он говорит, – это он все врет или нет?

– Тут можешь быть спокоен. Познания у него – безграничные, и если он что утверждает, то это верно как Бог свят. А знаешь, что лет десять тому назад он пальнул в одного типа?

– Ну конечно…

– Провалиться мне на этом месте. Забрался к нему ночью в дом на первый этаж воришка. Наткнулся на стопку книг, те упали, грохот – хоть святых выноси. Маравентано, а он спал наверху, просыпается, сходит вниз и стреляет в него из ружья, знаешь, у которого патроны забивают в ствол, что-то вроде пушки для домашнего употребления. От выстрела полгородка повскакало с кроватей. В результате вор ранен в ногу, штук десять книг – в клочья, а сам он сломал плечо, поскольку отдача у этого ружья страшная. Однако вор утверждает, что попал на виллу вовсе не потому, что намеревался совершить кражу, а потому только, что его пригласил священник, который вдруг ни за что ни про что в него выстрелил. Я так верю.

– Кому?

– Так называемому вору.

– Но почему тогда он в него выстрелил?

– Ты, например, знаешь, что там на уме у Альчиде Маравентано? Может, хотел проверить, в исправности ли еще ружье. Или чтобы произвести впечатление, что всего вероятнее.

– Слушай, я вдруг вспомнил, есть у тебя «Трактат по семиотике» Умберто Эко?

– У меня?! Ты что, тронулся?

Пока дошел до машины, которую оставил на стоянке «Свободного канала», он промок до нитки. Внезапно пошел дождь, мелкий-мелкий, но частый. Добрался домой, до свидания еще оставалось время. Он переоделся, потом уселся на кресло, где обычно смотрел телевизор, но тут же поднялся, чтобы пойти к письменному столу и взять открытку, которая пришла сегодня утром.

Открытка была от Ливии, которая, как она и предупреждала его по телефону, поехала дней на десять к своей двоюродной сестре в Милан. На глянцевой стороне, представлявшей неизбежный вид кафедрального собора, был светящийся потек, который приходился на середину открытки. Монтальбано потрогал его кончиком указательного пальца: потек был свежий, немного липкий. Он оглядел получше письменный стол. Большая темно-коричневая улитка теперь ползла по обложке книги Консоло. Монтальбано не задумывался: отвращение, которое он испытывал после увиденного им сна и которое не проходило, было слишком сильно, – он схватил уже прочитанный роман Монтальбана и ударил им с силой по тому Консоло. Улитка между ними расплющилась с таким звуком, который Монтальбано показался тошнотворным. Потом он отправился выбрасывать оба романа в помойный ящик, решив, что завтра их купит по новой.

Джедже не было, но комиссар знал, что ждать ему недолго, друг его никогда не опаздывал намного. Дождь кончился, и шторм, слава богу, утих, но, похоже, бушевал не на шутку: на берегу стояли большие лужи, от песка поднимался острый запах волглого дерева. Он зажег сигарету. И вдруг увидел в слабом свете неожиданно выглянувшей луны темный силуэт автомобиля, который приближался очень медленно, с погашенными фарами, со стороны, противоположной той, откуда приехал он и откуда опять-таки должен был появиться Джедже. Комиссар почувствовал тревогу, открыл бардачок, взял пистолет, вложил заряд и оставил слегка приоткрытой дверцу машины, готовый выскочить. Когда автомобиль оказался на расстоянии выстрела, он резко включил дальний свет. Это была машина Джедже, сомнений не было, но могло прекрасно случиться, что за рулем сидел вовсе не он.