Ричард Длинные Руки - монарх - Гай Юлий Орловский

Он побледнел, новость ударила в самое сердце, но проговорил с трудом:

— У нас сил побольше.

— Ну да, — сказал я саркастически. — Половина контролирует все дороги со стороны Тараскона и бдительно следит за армией стальграфа Мансфельда, а вторая перекрыла выход из Гандерсгейма, где сейчас уже никого нет?.. Герцог, вы все правильно сделали, вы хороший полководец!.. Но дело в том, что я старые книги читал… а учусь быстро.

Он поник, совершенно раздавлен, однако гордость рыцаря и полководца заставила выдавить с достоинством:

— Геннегау захватите, но лорды запрутся в своих замках и не сдадутся! Сопротивление будет ожесточенное.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Вы уж постарайтесь вдохнуть в них мужество!

Он посмотрел с подозрением.

— Зачем?

— Мне выгоднее, — признался я, — чтобы они оказали, как вы говорите, сопротивление просто ожесточенное.

— Но, простите…

Я сказал ласково:

— Мы же с вами военные люди, герцог. Я не так убелен годами, как вы, но уже участвовал во множестве боев и захватов вражеских земель. Или захватывании? И знаю по опыту, как и вы, что резню можно вести только в первые пару дней, как бы в азарте боя, а потом уже нельзя, церковь запрещает.

Он поморщился.

— К чему вы это говорите?

Я объяснил, чувствую, что произношу прописные истины:

— Мне выгодно перебить как можно больше противников, а также заодно и их семьи, вроде бы невзначай, ну так получилось, это же война, лес рубят — щепки летят. Потому желательно, чтобы к моменту наступления мира все мои противники были немножко убиты. А то если потом, это уже деспотизм и тирания, чего я, как гуманист и как бы демократ, избегаю.

Его лицо постепенно каменело, кожа стала серой, как гранит, а глаза погасли.

— Ваше Величество, — произнес он, — я не могу поверить…

— Во что?

— В серьезность того, что вы сказали.

— Почему?

— Это… бесчеловечно.

Я улыбнулся как можно циничнее.

— Ваша светлость, я практичен. Во имя гуманизма и человечности мы постараемся операцию умиротворения завершить как можно скорее. При этом, конечно, пострадают и отдельные ни в чем не виновные граждане, как у нас принято говорить, хотя, между нами говоря, невиновных вообще-то нет. Все в чем-то да виновны или, как мудро изрекает церковь, слегка перегибая палку, грешны. Даже первородно грешны! В смысле, каждого можно схватить прямо на улице и бросить в тюрьму, ничего не объясняя, и каждый будет хорошо знать, что вообще-то его посадили за дело!

Он пробормотал:

— Это так, но это не повод…

Я изумился несколько театрально, но кто в такой ситуации заметит:

— Как не повод? А как же справедливость? Ее торжество?

— Господь велит быть снисходительным, — напомнил он, — даже к виновным. А к тем, чья вина не доказана…

— Все виноваты, — отрезал я. — Вы что, против церкви? Нашей матушки святой римско-католической?

Он сказал поспешно:

— Нет-нет, я ни в коем случае не ставлю под сомнение…

— Да? — спросил я с подозрением. — А то мне как-то вдруг почудилось, что ставите. И даже сомневаетесь в способности Господа различать правых и виноватых! Убивать вообще-то следует всех, а он там разберется, кто виноват, а кто сильно виноват. Потому я приветствую вашу героическую готовность сражаться до последней капли крови.

Он буркнул:

— Спасибо.

Я заверил пламенно:

— Мы чтим героев и всегда отдаем им салют при похоронах. Я, уверяю вас, вовсе не приветствую такое человечески понятное желание гуманиста и демократа наплевать на могилы врагов, а то и сплясать на холмиках над ними! Это не совсем хорошо, хотя, конечно, уступая народу, я не возражаю против таких старинных и освященных вековыми традициями обычаев. Но сам в глубине души почти совсем против.

Он смотрел в меня хмуро, все еще не веря, что я такое вот чудовище, не знает, что я еще голубь сизокрылый, не видел он настоящих ястребов войны.

— Ваше Величество, — произнес он с трудом, — благодарю вас за вино и такие изысканные угощения. Мне нужно посоветоваться с сопровождающими меня лордами… в свете новых данных.

Я поднялся, учтиво поклонился, как старшему по возрасту.

— Герцог…

Он встал, ответил таким же церемонным поклоном.

— Ваше Величество…

Альбрехт, Норберт, сэр Филипп и сэр Чарльз вышли из-за головного шатра в лагере, как только я приблизился. Альбрехт, выказывая себя самым нетерпеливым, бросил взгляд в сторону Вирланда, что пустил коня галопом в сторону их стоянки.

— Ну что?

— Пойдемте внутрь, — сказал я. — Промочим горло. С Вирландом не пришлось, больно скован, вот уж не ожидал…

Часовой внес вино и чаши, Норберт взял кувшин, отослав стража бдить и не допускать, разлил по кубкам и чашам.

— Переговоры идут трудно, — прокомментировал я, — но плодотворно. Ого, хорошее вино!

— Из Вестготии, — доложил сэр Филипп. — Результаты есть?

— Не все сразу, — ответил я. — Результат пока ноль, но подвижки есть. Как говорится в подобных случаях, высокие стороны обменялись мнениями.

Норберт спросил с недоверием:

— Подрались, что ли?

— Нет, — пояснил я, — это такая дипломатическая формула. Когда никаких результатов, то это обменялись мнениями. Можно добавить, что встреча была плодотворной и успешной.

— А в чем?

— Барон, — сказал я с досадой, — это высокая политика. Не все сразу. Ставки больно высоки! Не за корову торгуемся.

Альбрехт сказал ему с бодростью в голосе:

— Барон, вернемся к нашим баранам. А его величество такой хитрый змей, что и того Змея перехитрит, что Еву обрюхатил. Думаю, если бы его величество оказался там и в то время, он обрюхатил бы и Еву, и Змея.

Я нахмурился.

— Но-но, граф! Не приписывайте мне штучки, которыми прославился Зевс. Животные меня не интересуют, как и рыбы или птицы, а вот Лилит, если честно, интриговала… еще как интриговала. Ладно-ладно, заулыбались! Допивайте и марш работать. А я тут пока мыслить буду. Победы куются, чтоб вы знали, вовсе не на поле битвы!..

Стальграф и рейнграф дисциплинированно вскочили первыми, Норберт сказал суховато:

— Наращивайте преимущество, Ваше Величество… которого у нас нет, но которое якобы есть.

— Оно в самом деле есть, — уточнил Альбрехт и добавил: — Не в силе, конечно.