След чужака - Мария Камардина

— Не болит, — Ильнар попытался приподнять левую руку, но обнаружил, что она накрепко пристегнута к кровати тонкими ремешками.

— Я вообще-то спрашивал, не отвалилась ли, — совершенно серьезным тоном уточнил Эл, переворачивая страницу. — Болит, не болит — этот вопрос будем решать позже, когда отменим обезболивающие. — он кивнул на оплетавшие руку провода и трубки.

Ильнар мрачно вздохнул. Как, оказывается, тяжело жить без дара! Не поймешь — то ли он ехидничает, то ли серьезно можно прощаться с рабочей конечностью…

— Шучу, шучу, не пугайся, — фыркнул доктор, взглянув на пациента поверх карты. — Успокоительного прописать тебе, что ли?

— Себе пропиши, — буркнул сферотехник. — Только не успокоительного, а Фина, и шуточки свои тренируй на нем.

Эл отложил карту и, подойдя к кровати, принялся переключать настройки приборов.

— Фин мне и так звонит два раза в день. Говорит, что я тебя бессовестно монополизировал, а они там, между прочим, тоже соскучились.

— Соскучились они… Пусть скажет честно, что не хочет работать один, — буркнул сферотехник. Он прекрасно знал, что друзья действительно переживают за него и соскучились, но отчего-то тянуло вредничать. Сложно быть добрым и позитивным, когда лежишь на больничной койке и размышляешь, отвалится у тебя рука или нет.

— Скажет, — заверил его Эл. — Он тебе много чего еще скажет, а ты ему, хотя разговаривать по коммуникатору я вам пока не разрешу. Какое-никакое, а излучение у него есть, а тебе пока не стоит близко с ним контактировать.

Ильнар скорчил мрачную рожу. Коммуникатор нельзя, вставать тоже нельзя, только и остается, что спать…

Хотя за возможность выспаться без кошмаров можно и потерпеть вынужденную изоляцию…

* * *

Поспать ему не удалось. Стоило слегка прикрыть глаза после ухода Эла, как друг вернулся — с посетителями.

— Вот видишь, милая, все нормально, — отец, войдя в палату вслед за женой, поймал взгляд сына и подмигнул. — Глаза открыл, улыбается и не спорит… хотя последнее для него и не характерно.

— Спорит, правда, недолго, — поправил Эл с улыбкой. — Но я над этим работаю. Ладно, оставлю вас… Недолго, хорошо? Он быстро утомляется.

Ильнар скривился — нет бы сказать, что он здоров и полон сил, чтобы лишний раз не огорчать родителей! Мама выглядела так, словно вот-вот расплачется. Она присела на край кровати и нежно, самыми кончиками пальцев, погладила сына по голове. Пришлось очень постараться, чтобы улыбка выглядела ободряющей, а не вымученной.

— Все хорошо, мам, честное слово… Ну не плачь!

Она, не удержавшись, всхлипнула, и осторожно, чтобы не повредить провода, обняла его. Ильнар осторожно придержал ее свободной рукой. Ага, живой-здоровый, а пальцы слушаться не хотят…

— Мам?

— Что?

— Я тебя люблю.

Она все-таки расплакалась, и он остро ощутил приступ нежности и жалости. Почему-то вспомнилось, как в десять лет он подхватил пневмонию, и точно так же лежал, не имея сил пошевелиться, а мама сидела рядом, почти не отходя, читала, рассказывала сказки, пела колыбельные…. и, как сейчас, нежно гладила по голове, обещая, что все будет хорошо.

— Все будет хорошо, мам, — повторил он. — Правда. Ты же знаешь, Эл — отличный врач.

— И он скоро сможет собирать твой несчастный организм с закрытыми глазами, — усмехнулся отец.

— Ну… я постараюсь больше не давать ему повода, — смущенно хмыкнул Ильнар. Он был почти готов к тому, что мама начнет разговоры о работе и технике безопасности, и даже знал, что ей отвечать. Но на мягкий, почти не высказанный упрек отца сказать было нечего, и он с легкой досадой ощутил себя нашкодившим мальчишкой.

Он, вообще-то, кучу народа от пожара спас. Или это не считается?

Джерал неожиданно рассмеялся.

— Ладно-ладно, не смотри на меня так, я ничего не буду говорить про твою работу. Знаешь, мы тобой гордимся, и мама тоже, да, милая? — Он мягко приобнял жену за плечи, и та, чуть помедлив, кивнула. — А твоя бабушка, моя драгоценная теща, уже третий день рассказывает всем подругам, как ее геройский внук спас город. Так что ты молодец — и будешь еще большим молодцом, если постараешься поскорее поправиться. Девочки очень по тебе соскучились, и не они одни. Когда ты сюда только попал, твоя мама сидела здесь под дверью, с Ниалой и Карисой…

Сферотехник удивленно приподнял брови. Кариса была здесь? Очень интересно.

— Эл не пускал меня в палату, — мама смущенно улыбнулась. — И мы сидели в коридоре все вместе, пока он нас не разогнал по домам… Ты знаешь, Кариса очень переживает за тебя, она каждый день звонит. Она просила тебе передать…

Она вынула из сумочки открытку. Ильнар медленно протянул руку, стараясь, чтобы пальцы не дрожали.

Плотный картон, едва заметный аромат знакомых духов. И — бабочки, голубые и серебристые, и музыкальный механизм, тоненько запиликавший знакомую привязчивую мелодию, и две строчки изящным почерком — пожелание выздоровления, подпись.

Неужели — она? Но Эл же говорил, что никого не пускал. Да и открытка типовая — песенка была популярной, и ее цепляли едва ли не на половину музыкальных шкатулок и открыток в городе…

Теоретически и Кеара, и Кариса могли заглянуть в палату. Правда, сделать это так, чтобы никто не видел, даже Эл, было бы очень сложно. Вот интересно, есть ли способы узнать наверняка, кроме как задать вопрос в лоб… и выглядеть при этом полнейшим идиотом, если девушка с бабочками все-таки приснилась?

Встряхнувшись, он заставил себя улыбнуться.

— Спасибо. Я ей позвоню… когда Эл вернет мне коммуникатор.

— То есть не раньше, чем послезавтра, — закончил доктор, возвращаясь в палату. — Сегодня — никакого коммуникатора, только процедуры, капельница и здоровый сон. Ну, почти здоровый.

Ильнар хотел скорчить в ответ рожу, но неожиданно для себя зевнул. Глаза действительно закрывались сами собой, мысли в голове сонно трепыхали крылышками… Тьфу, опять привязались эти бабочки, сколько ж можно!

Остаток дня прошел как в тумане. К его досаде, друг оказался прав — утомлялся он и правда очень уж быстро, не хотелось ни коммуникатора, ни общения с девушками, ни вообще ничего. Он то засыпал, то просыпался для очередной процедуры, а потом засыпал снова, смутно осознавая, что в палате появлялись какие-то люди и что-то делали, вроде бы даже с ним.

Рука все еще не болела, не отваливалась и вообще практически не ощущалась. Хорошо это или плохо, Эл не признавался, ограничиваясь размытым «посмотрим». С каждым разом придушить друга хотелось все сильнее — ну какое еще «посмотрим», что, сложно сказать?! Увы, когда он пришел в себя настолько, чтобы, наконец, возмутиться, доктор коварно воспользовался снотворным.

«Придушу завтра», — постановил для себя сферотехник, в который раз за день проваливаясь в сон.