Нижнебург. Облачная Фабрика - Дарина Мишина

Катрина побледнела и сурово посмотрела на Майю, такими холодными девчонка еще не видела глаза подруги. Слова Майи сильно ранили Л’Горностаеву. Не такого эффекта добивалась Майя. Слёзы ручейками текли по щекам Катрины, но на лице не дрогнул ни один мускул.

– Катрина, я… – смягчилась Майя.

– Убирайся! – истерично завизжала Катрина – Я не хочу тебя больше видеть. Убирайся вон из этого дома.

Аскольд вовремя убрал из-под руки Катрины кружку с чаем и все тяжелые предметы, девушка швырнула в Майю подушкой, но промахнулась, Майя уже неслась по коридору куда глаза глядят.

– Чтоб ты снова в лапы ядоязыких угодила! Зря они не убили тебя тогда! – проклинала вслед её Катрина.

Никита застал Майю на ступеньках Руси. Она сидела, прижав ноги к груди и опустив голову вниз, и вся сотрясалась от рыданий.

Парень тихо ругнулся под нос, он терпеть не мог слёз и понятия не имел, что ему с этим делать. Но раз пришёл сюда и начал, придётся заканчивать.

– Эй, – Никита подошел к Майе и положил ей руку на плечо. От неожиданности девчонка дернулась – ты как?

– Бывало и лучше – шмыгнула она носом, пытаясь унять всхлипы и заикания в голосе.

– Не злись на Катрину. – Никита уселся рядом с Майей, тоже спустив ноги вниз. – У нее и правда тяжелый характер. Всем достаётся. Однажды она ударила меня куском медной трубы по башке. – парень запустил руку в волосы – не помню уже за что, но шрам остался.

Майя молчала.

– Пойдём, я покажу тебе одно классное место. Там точно не захочется плакать.

Никита обнял Майю за плечи и провёл в сад во внутреннем дворике.

– Здесь я уже была.

Майя недовольно покосилась на статую цветочной нимфы, на шеи которой было выгравировано имя её матери.

– А мы ещё не дошли.

Никита забрался на статую нимфы Гортензии, самой высокой из восьми сестёр, помог вскарабкаться Майе и перелез на карниз крыши особняка. Парень подал руку Майе, та нехотя, но полезла следом.

– Как на счёт нимф, – вспомнила Майя разговор Никиты с Ирисом и Пионом.

Теперь она узнала их среди статуй в саду Л’Горностаевых.

– Как ты умудрился наладить с ними контакт? Они же никому не дают к себе подойти.

Никита, казалось, обрадовался этому вопросу.

– Ты представляешь, чем дальше летит время и чем дольше я отматываю стрелки своих наручных часов, тем больше… больше способностей я получаю! Ирис и Пион прямым текстом сказали, что примут меня в ряды цветочных нимф – глупо, но, чёрт, сами цветочные нимфы считают меня равным себе! Я могу очаровать любого обычного человека одним лишь взглядом! Это… Это какая-то магия! Со мной такого никогда еще не было! Такого не было ни с кем из подземельцев!

– Вот именно, твои часы… Твои часы – нехорошая вещь. Ты перестаёшь быть подземельцем, ты становишься… Я не знаю кем. С каждым разом ты теряешь самого себя. Остановись, пожалуйста!

Никита не ответил.

Они забрались на крышу. Отсюда открывался шикарный вид на бурлящую кипятком вечернюю реку Аквопрак. Руся выходила на набережную, оттого правый берег реки был отчётливо виден со всеми жилыми домами, в которых зажигался свет.

– Не злись на Катрину… Родители не особо нами занимались, они все были заняты строительством, эта их священная ГСС (Л’Горностаевы Строительное Сообщество), основанное Сиком Л’Горностаевым. Мне было как-то без разницы, тем более родители мои лишь наполовину, Катрину это задевало. Ну и она поклялась всеми силами живыми и мертвыми – Никита попытался предать голосу таинственную, но комичную интонацию – что она так никогда не будет поступать с другими.

Майя прыснула сквозь слёзы. Никита остался доволен результатом.

– Вот ты и попала под её горячую руку. Когда ты появилась здесь – признался он – я думал, ты придумала эту историю. Про ядоязыких.

– Тебе не кажется, что с таким не шутят. Не шутят со смертью.

– А я шучу.

– Оно и видно, – Майя ткнула парня туда, где со вчерашнего дня на его животе остался ожог от изумруда.

– Это твоих рук дело. Это смертью не считается.

– Считаешь, что я не могу убить? – Майя посмотрела на него исподлобья.

– Неа, не можешь. Ты добрая. А добрые, должны быть добрыми.

На мгновение Никите показалось, что сейчас Майя зарыдает с новой силой. Этого ему только не хватало.

– Мне жаль – печально сказала Майя.

Что-то щелкнуло в её голове. Вернее, у нее просто уже не было сил сдерживать свои эмоции. Она бросилась Никите на шею, сцепив руки в замочек и уткнулась носом в его ключицу.

В этот момент заколка на её плече расстегнулась и полетела вниз. Майя мысленно ойкнула, но даже не посмотрела ей вслед.

Никита впал в состояние шока и на секунду вытянулся как струнка, будто Майя была какой-нибудь бомбой и при малейшем его движении грозилась взорваться.

– Чего жаль? – не понял Никита, – меня? Катрину? Ожог?

– Да всех, – пропищала Майя ему в плечо.

– Хах, – Никита попытался как-то разрядить тишину. Он был озадачен таким поворотом событий, но тоже обнял Майю, положив ей руки на плечи. Другого выхода просто не оставалось…

Они и не видели, что за ним, стоя в тени статуй цветочных нимф наблюдала дама, одетая во всё алое. Она ещё постояла немного и прошествовала в свой кабинет. Достала листок бумаги и ручку, написала коротенькую записку и отправила через почтовый холодильник.

Пару минут спустя в её кабинете стояла как штык Принцесса Фламинго.

– А Макса вы не позвали?

– Я хочу говорить только с тобой. Я вижу, вы сдружились с Максом?

– Нуууу… он забавный.

– Я вижу общество керамика тебя уже не так смущает, как раньше. Рада, что ты изменила свои взгляды. Я получала все ваши ежедневные отчёты о девчонке.

– И что скажите?

– Вы хорошо поработали.

– Не объясните, зачем это было вам нужно?

– Нет. Какое у тебя сложилось о ней впечатление?

– Моё мнение имеет значение? Суёт нос не в свои дела, всё получает просто так, все привилегии случайны. Слабая, бесхребетная…

– Кстати… знаешь, что я видела буквально только что? – Л’Калинова сменила интонацию, будто собиралась посплетничать с лучшей подружкой, – эта девочка тебя обскакала.

– В каком смысле? – хмыкнула Селеста, – Где я и где она. Это уму непостижимо.

– А вот твой бывший парень так не считает.

Наступила тишина. Селеста судорожно сглотнула.

– Я видела, как они обжимались в саду, сидя на крыше.

– Это не имеет значения. Теперь. Больше.