Пламя для дракона - Александра Лисина

– А как же тогда наши занятия?

– Это – простейшее упражнение на достижение внутреннего покоя, арре. Если вы сумеете его выполнить, мы сможем двигаться дальше. Если же нет…

Лорд Эреной многозначительно замолчал, а я огорченно поникла – все ясно, сидеть мне в этой комнате до скончания веков.

– Вам не хватает терпения, арре, – неожиданно сообщил лорд-директор, когда я уже решила, что разговор окончен. – И уверенности в себе. Вас все время что-то тревожит, вы постоянно беспокоитесь и слишком много думаете… а здесь не нужно думать, арре. От вас требуется отстраниться от суеты. Попробуйте хотя бы на минуту обо всем забыть и расслабиться.

Я недоверчиво на него покосилась.

Как он себе это представляет, интересно? Да я даже на миг расслабиться не могу, потому что все время жду, когда ему приспичит напиться. Или он считает, что мне так просто потом отвернуться и забыть? Так легко не думать, что совсем недавно его губы касались моих? Я не наивная и не слепая, чтобы не замечать, что одного глотка в день ему катастрофически мало. Я каждый вечер вижу непреходящий голод в его глазах; чувствую мимолетное усилие, которое ему приходится прикладывать, чтобы отстраниться. Со временем я научилась даже угадывать миг кратковременного колебания, когда он размышляет, взять ли еще или же стоит отложить на следующий раз. Поэтому никак не могу не думать о том, что однажды лорду-директору может захотеться большего.

Рэн, правда, заверил, что в любом случае сумеет его остановить. И что амулет не позволит милорду забрать у меня слишком много. Но все же, все же… Аппетит, как говорится, приходит во время еды. И я опасалась, что мои возможности однажды могут не поспеть за растущими потребностями инкуба.

Проводив мерно покачивающиеся косы настороженным взглядом (отпил-то он сегодня некачественно – я даже ходить нормально могу), с облегчением убедилась, что он действительно ушел. Потом закрыла дверь, придвинула ногой табуретку и, привычно усевшись на нее, добросовестно уставилась на свое персональное наваждение.

Конечно, сидеть просто так было скучно. В полной тишине да в почти кромешной тьме, что тут веселого-то? Но особой печали по этому поводу я уже не испытывала. Это поначалу мне было некомфортно. Я к чему-то прислушивалась, присматривалась, беспокоилась, ерзала. Переживала, что милорд вскоре вернется. Ждала, как удара, очередного глотка. Расстраивалась от мысли, что ничего не получается. Много думала, копалась в причинах, нервничала. Потом начала раздражаться, злиться, отчаиваться, потому что результатов как не было, так и не появилось. После этого сидела уже из чистого упрямства, часами сверля неподвижный камешек сердитым взглядом. Затем устала и сидеть. Еще чуть позже устала от разочарований. Наконец, в какой-то момент поняла, что и то, и другое, и третье – совершенно напрасная трата времени, и в последние дни незаметно успокоилась.

Через какое-то время сидеть с открытыми глазами мне надоело, поэтому я без угрызений совести их закрыла и, вспомнив наставления милорда, постаралась максимально расслабиться. Потерять от этого ничего не потеряла – колонна все равно стояла перед глазами как живая, но вот сидеть стало определенно легче.

Еще через какое-то время я, кажется, задремала. Сгорбилась на табуретке, как больная старушка, но не пожелала выпрямиться. Потом, как уже не раз бывало, тело от неудобной позы затекло, кожу, особенно на ягодицах, закололи множество крохотных иголочек. Но я и тогда не отреагировала, потому что уже по опыту знала: если я шевельнусь, скоро все повторится вновь. И мне опять придется или менять позу, или же терпеть это отвратительное ощущение. А если замру и сделаю вид, что ничего не происходит, минут через двадцать все пройдет и я смогу хоть два часа просидеть в таком положении, не чувствуя вообще ничего.

Правда, потом придется разминать поясницу и заново разгонять застоявшуюся кровь, в усиленном режиме переживая и иголки, и мурашки, и всю роскошную гамму ощущений, положенных затекшему телу. Но это будет потом. А сейчас я просто хотела побыть одна и, как советовали, попробовать ни о чем не думать.

Новая тактика вскоре дала свои плоды: иголочки действительно исчезли, и вот тогда мне стало совсем хорошо. Ничто и нигде не мешало, не сдавливало, не требовало моего внимания и не напоминало о времени. А после того как я перестала чувствовать что бы то ни было вообще, ко мне наконец пришло ощущение покоя. Неописуемое чувство безмятежности. Когда никто и ничто не имеет значения. Когда тебя уже не волнует, упадет проклятый камешек или нет, вернется ли инкуб за вторым глотком или обождет до завтра. И когда, паря в невесомости, вдруг откуда ни возьмись появляется удивительное чувство раздвоенности. Словно тебя уже нет, но при этом ты становишься всем вокруг.

Невероятное чувство. И совсем для меня новое. Которое обычно длилось всего несколько жалких секунд, а сегодня вдруг охватило меня целиком, заставив отдаться ему без остатка.

Растворившись в пространстве, я бездумно парила, равнодушно изучая привычный и знакомый до последней трещинки пейзаж. Пустые стены, гладкий пол, тускло горящий светильник под потолком… Что за нелепость? Пусть угаснет – нельзя так грубо нарушать хрупкую красоту мрака и разрывать его чуждым для этого места светом… Да, вот теперь хорошо. Так мне больше нравится. Мне здесь вообще теперь нравится. Даже та небрежно выстроенная конструкция из камней, в которой тем не менее есть своя определенная гармония.

Впрочем, нет. Композиция не закончена – верхний камушек почему-то лежит не на месте. Структура сложенной на полу пирамиды – а то, что это именно пирамида, сомнений нет – такова, что для достижения совершенства последний элемент должен не лежать в углублении наверху, а невесомо парить над ним. Всего на ладонь.

Вот так.

Со стороны изменения почти незаметны, но восстановленная гармония рождает где-то в глубине души чувство глубокого удовлетворения.

Так правильно, так и было задумано, ведь совершенство – единственное, к чему имеет смысл стремиться.

Теперь все идеально, строго на своих местах, как и должно было быть. Ведь тишина – это та же гармония, совершенство звука, как тьма есть совершенство света, а свет – совершенство тьмы…

Мгновения абсолютной гармонии умиротворяют.

Безупречная тишина убаюкивает.

Безмятежный покой кажется безграничным… но ничто, даже он, не бывает вечным.

Совершенство невероятно хрупко, его очень легко разрушить. А человеческий разум не в силах долго выносить безупречную идеальность линий и неподвижную красоту застывшего времени. Он все еще нуждается в движении. Ему не нужен полный покой. Он не желает мира. Поэтому, застыв лишь на мгновение перед открывшимся чудом, вскоре сбрасывает навеянное им наваждение и спешит дальше.

Вперед. В хаос.

К чему-то новому, непознанному и неосвоенному…

Миг абсолютного всеведения стал для меня воистину откровением. Вот только в обычном мире совершенство, увы, встречается редко. Я поняла это в тот самый момент, когда не ведающая высоких устремлений табуретка неожиданно не выдержала нагрузки и накренилась. А затем, отчаянно скрипнув, внезапно развалилась на части, будто высохший от времени глиняный черепок.