Возрождение - Олег Верещагин

Игорь посмотрел на ноги – пальцы в самом деле высовывались вперед, ремешки сандалий удлинялись, и здорово, а подошва оставалась прежней. Он пошевелил этими самыми пальцами и неожиданно сказал спокойно:

– Я очень хочу на улицу в этом выйти… – Увидев, что лицо Славки стало по-настоящему встревоженным, помотал головой: – Не, ты не думай, я не чокнулся. Я знаю, что нельзя. Просто стою и мечтаю. Это моя старая одежда, потому и… мала.

Слава опустил руки и встал прямо. Сказал тихо:

– Прости.

– А… – Игорь махнул рукой, потянул с себя майку. Крутя ее на руке, спросил задумчиво: – Мы ведь такое больше никогда не наденем?

– Да я и не хочу, – пожал плечами Славка. – Мне такой вырвиглаз никогда не нравился.

– Я не про цвет, ты как будто не понимаешь… – Игорь повесил майку на плечо. – Ведь не наденем? Чтобы на улице побегать?

– Нет, – ответил Славка. И прикусил изнутри щеку.

– Вот именно. – Игорь вздохнул. – Вырвиглаз, ну да. Ну хотя бы просто сандалии, майку и шорты. Чтобы бегать, когда жарко… – Он говорил очень взросло, слишком взросло даже для нынешнего времени. – А мне очень хочется. Ерунда, я понимаю. А мне хочется. Вот и все.

Славка зажмурил на секунду глаза и представил себе золотистый песчаный пляж, серовато-серебристую воду и зелень деревьев. И подумал, что он много раз видел такие пляжи и мальчишек на них, но сам ни разу на таком не был – не отпускала мама, да и он побаивался. А теперь, получается, никогда-никогда он и не побывает на таком пляже?

Он открыл глаза. Игорь смотрел прямо на него. Горько и с обидой.

– Третьяков, – вдруг сказал Славка. – Слушай, Третьяков. А давай с тобой поклянемся, что, как только это станет возможно, оденемся в шорты, майки, сандалии и… сходим на пляж. А?

– А если нам будет по сто лет? – криво усмехнулся Игорь. Губы у него отчетливо дрожали.

– А все равно, – решительно ответил Славка. – Это не важно, Третьяков. Ну не важно же, Игорь. Важно, что будет, куда сходить. И мы сходим. А другие мальчишки… ну, настоящие, которые тогда будут мальчишками… будут туда бегать, как будто так и надо. И ничего не будут бояться. Совсем ничего. Я не про то, что случилось… ну… Игорь, чччерт… ну я вот раньше жил и многого боялся безо всякой войны. Хулиганов боялся, например. Я из-за этого страха даже пляжа не видел… – Игорь смотрел внимательно и понимающе, и Славка продолжал сбивчиво, почти мучительно: – А тогда будет такой мир, что они, мальчишки те, этого бояться не будут… у них вообще не будет никаких страхов в душе, а значит, они будут как мы, только… лучше. Потому что человек плохим делается от страха… даже от маленького… Мы придем на пляж, и они пусть над нами смеются, если хотят.

– Они не будут смеяться, – возразил Игорь. – Они поймут. Надо, чтобы они понимали про нас… даже если сами ничего этого знать не будут уже… Ладно. Давай так и сделаем. Я клянусь, что сделаю так, если буду жив.

– И я клянусь, – отозвался Славка, – что сделаю так. А если меня не будет… то я все равно буду. Я все равно приду. И увижу и пляж, и мальчишек тех…

– Правильно, – сказал Игорь. – Тогда и я тоже… все равно приду, даже если меня не будет. Клянусь.

– Клянусь, – повторил Славка и пожал протянутое голое предплечье, ощутив, как прочно сомкнулись пальцы Игоря – на его предплечье поверх камуфляжа.

* * *

Славка с Борькой выбрались в поселок во второй половине дня. Чтобы попасть туда (в сущности, это была разросшаяся деревня, стоявшая недалеко от окраин Т.), достаточно было спуститься с холма и пройти по мосту, закрытому с обеих сторон огромными бронещитами. Со спуска была смутно видна дорога на законсервированный металлургический завод, вдоль которой горела цепочка фонарей, и сами темные контуры заводских зданий.

На главной поселковой улице, которая как раньше называлась Советская, так и осталась, сильно, продувисто мело. Было не очень холодно – около тридцати, ветер срывал с верхушек сугробов, между которыми прятались расчищенные хозяевами тропинки к домам, быстрые белесые струйки. Из некоторых сугробов деловито-лениво побрехивали живущие там собаки. Огней в домах почти нигде не было – все так или иначе на работе; над крышами тут и там с трещащим негромким журчанием, почти неслышным за ветром, неостановимо вращались лопасти больших генераторов. Почти вся энергия от ТЭЦ, почти все с трудом возобновляемые запасы горючего уходили на поддержание работы больницы, нескольких мастерских, скотного двора и центрального комплекса теплиц – где ветряки не справились бы. Впрочем, они работали и там, но только как вспомогательные источники. А вот освещать и даже отчасти отапливать жилые дома – их мощностей вполне хватало.

Середина улицы, проезжая часть, была расчищена капитально, тут регулярно ходил грейдер. Горели редкие, но яркие фонари. Около одного из них участковый распекал, держа за шкирки и чуть потряхивая, двух сопящих мальчишек 8–10 лет:

– Я вам сколько раз говорил, чтобы так не катались? Вылетите на проезжую – и прямо под скребок. Или просто кому под ноги – хорошо, что ли? Все, голубчики. Лопнуло мое терпение. Готовьтесь в школе к дополнительным работам, а дома – к ремню…

– Меня не лупят… – буркнул тот, что слева. – Не говорите, дядь Коль, пожалуйста, Алешку же, – он кивнул на приятеля, – бьют сильно. Лучше с его отцом поговорите, потому что так все равно нельзя…

– А если голов лишитесь? – Участковый не выпускал их. – Черт с ними, с головами, вам они, пустые, все равно не нужны, – если вам руки-ноги поотрезает? Вот что. Если хотите, чтобы не сказал, хватит вам тут кататься, собирайте, кого сможете, и делайте горку вон там, – он кивнул головой за дома, – где пруд был.

– Мы давно хотели! – оскорбленно вскинулся разговорчивый. Алешка же, видимо, поняв, что лупцовки дома не будет, поддержал товарища:

– Вы же сами говорили, сколько раз все мальчишки к вам ходили, – нельзя, потому что лес близко и там опасно!

– Было опасно. – Участковый отпустил их, поправил теплую куртку. – А теперь там новую очередь под теплицы строить будут, завтра начнут. Стройка вас прикроет. Сделаете?

– Сделаем! Мы всех соберем! Приходите глянуть, такая горка получится! Мы давно думали! Только негде было! – начали перебивать друг друга мальчишки.

– Сначала сделайте, потом хвастайтесь, – отрубил участковый. И добавил: – А с отцом я поговорю, Алексей. Он что, пьет еще?

– Бросил давно! – почти яростно вступился мальчишка. – Да и что ему сейчас пить-то? У них на коровнике нелады постоянные, он просто злой все время на это, не надо его отчитывать!

– Поговорю, поговорю. Ну… – Он кивнул мальчишкам и зашагал по улице.

Ребята сдвинули головы ближе и азартно зашептались. Даже не посмотрели на прошедших мимо Славку с Борькой.

Служба участковых подчинялась поселковому Совету, не витязям. Как правило, в ней остались бывшие федеральные полицейские, для кого на самом деле слово «долг» имело высокое значение. Их было мало, но ведь и «поле работы» резко сократилось. Пожалуй, о каждом из этих людей можно было снять или написать комедию, боевик, драму – все, что угодно.