Данбар - Эдвард Сент-Обин

Пребывая после успеха Флоренс в замешательстве и унынии, Меган переживала один из тех редких моментов в жизни, когда она пожалела, что ее муж внезапно умер в прошлом году. С Виктором Алленом она познакомилась в ту пору, когда бурная карьера на Уолл-стрит уже принесла ему кличку Бешеный пес; в последние десять лет их брака его реноме повысилось до Мерзкого гаденыша. Ни одна крупная сделка – даже те, о которых Виктор не знал ни сном ни духом, – не совершалась без вопроса: «А что об этом говорит Мерзкий гаденыш?» – тревожно звучащего в конференц-залах по всему миру. Он страшно гордился этим прозвищем, которое кому-то могло показаться банальной и невнятной характеристикой, применимой к любому из его коллег, и превратил его в свой почетный титул. В мире, где к его соперникам приклеивались такие клички, как Дарт Вейдер, или лорд Саурон, или Волан-де-Морт, Виктор расценивал свое прозвище как метку истинной значимости, ведь оно состояло из двух простых и понятных английских слов, без каких-либо жеманных намеков на детскую развлекуху. Говоря в общем, это был человек, которого веселили оскорбления точно так же, как раздражали похвалы, которые он расценивал либо как «ослепляющую констатацию очевидного», либо как троянского коня, имеющего целью вытрясти из него деньги. Было весьма затруднительно назвать конкретную сделку или инновацию, за которую он заслужил обожаемый им титул: он использовал вполне легальные дыры в налоговом законодательстве, а его страсть к созданию колоссальных долгов с помощью изощренных и коварных финансовых инструментов, как и его готовность растерзать в пух и прах любую старую успешную компанию, кормившую целый район и десятки тысяч семей, только ради того, чтобы кучка инвесторов могла несказанно обогатиться, в сущности могла удивить кого-то на Уолл-стрит не более, чем свежий хлеб в булочной, но размах его операций, масштаб его лицемерия и степень его сарказма и самодовольства показывали, что, подобно марафонцу, который копит силы для мощного спурта в конце трассы, он сумел оторваться от суетливой оравы прочих мерзких гаденышей и пересек финишную линию, опередив всех своих соперников.

Ах, если бы он был рядом или, что лучше, если бы он вернулся с того света на недельку, как специальный гость-звезда в популярном телевизионном сериале, а потом бы сгинул снова. Меган было нелегко произносить хвалебные речи на похоронах Виктора, дабы оправдать свой новый статус очень важной вдовы, но теперь она могла бы написать оду по такому скорбному случаю. Пока Хесус трудился над ней, стараясь довести до оргазма, она начала мысленно сочинять первую строку: «О, Виктор, должен жить ты в сей момент!» Это был надежный традиционный зачин…[35] «Нам яд твой нужен и твой долг…» Она не смогла быстро подобрать рифму к слову «долг», но в любом случае сочинить эту оду ее вдохновила уверенность в том, что Виктор наверняка смог бы придумать какой-нибудь невероятный агрессивный или обходной маневр для гарантированной покупки «Данбар-Траста». Его старый партнер Дик Байлд крепко держал в своих руках все рычаги, но можно ли ему доверять и готов ли он пойти на необходимый риск? О, вот это да – просто очуметь! Хесусу наконец-то удалось привлечь ее внимание. Он, без сомнения, нашел лучшее применение своему языку, чем когда, лежа на соседней подушке, мурлыкал ей на ухо глупейшие комплименты, в очередной раз желая показать, что он не просто безжалостный убийца, но и застенчивый юноша, на кого благотворно повлияла нежная мексиканская матушка, что и так явствовало из его христианского имени, и это влияние смягчило его шершавый техасский выговор, доставшийся от жуткого папаши, который после армии водил грузовик, пил по-черному и вправлял сыну мозги ремнем. Она уже слышала эту скучнейшую историю.

Тут она поймала себя на мысли, что уже давным-давно не вздыхала. А пожалуй, стоит повздыхать и, может быть, даже постонать.

– Только не останавливайся, – задохнувшись, взмолилась она. – Пожалуйста, не останавливайся!

Если остановится, опять заговорит. В общем и целом, ей все нравилось и так, хотя ее подмывало визжать от досады и одновременно извиваться всем телом, притворяясь, будто она впала в эпилептически-сексуальный экстаз. Конечно, всегда надо быть готовой к внезапной встряске, но последние несколько часов немало ее позабавили – это уж точно. Британская полиция, которой очень хотелось допросить всю ее команду о самоубийстве Питера Уокера, практически ухватила их за хвост, но «Глобал-один» ухитрился взлететь прямо у них перед носом. А опоздай они на несколько минут – и сидеть бы им сейчас в полицейском участке в какой-нибудь богом забытой глухомани. А тут еще и Брэггс как-то очень странно себя повел, заявив, что не может их представлять в суде из-за какого там конфликта интересов. Ясное дело, доктор Харрис, этот старый лис, оказался куда хитрее, чем показался на первый взгляд. Но в любом случае ее совесть чиста: каким образом, интересно, они могут быть виновны, если они находились далеко в ту минуту, когда этот законченный псих вешался в душевой. Но она не удивилась, что их в этом обвинили: все, кому не лень, вечно нападали на ее семью. С завистью ничего нельзя поделать, это же свойство человеческой природы, о чем еще мать предупреждала ее, когда маленькая Меган пошла в детский сад, но ужасно было видеть, как зависть поднимает свою уродливую башку вот в этот самый момент.

Флоренс, как всегда, была полным кошмаром. Им удалось избавиться от нее на целый год, но вот она вернулась и стала вмешиваться в дела, в которых ни черта не понимала. Ну конечно, она взяла папу под свое крыло, как всегда это делала. Последней родилась, а всегда умудрялась быть при папе на первых ролях. И хотя всю жизнь Меган видела, как Флоренс постоянно была на виду и ничтоже сумняшеся монополизировала любовь их общего отца, при том, что ни одна из ее старших сестер не могла завоевать хотя бы капельку этой любви ни покорностью, ни лестью, ни попытками поддакивать папе во всем. Но теперь дело приняло серьезный оборот: они не могли позволить Флоренс снова стать папочкиной любимицей-малышкой. Теперь Флоренс встала между Меган и призом, ради которого они с Эбби трудились три года не покладая рук. Налопавшись отцовской любви, она была словно пасущаяся корова, которая забрела на железнодорожные пути как раз в тот момент, когда из-за поворота показался мчащийся на всех парах состав. И что касается Меган, последствия будут вполне предсказуемыми. Флоренс, разумеется, заявит, что ее внезапное возвращение продиктовано исключительно заботой об отце, но, во-первых, отец был помещен в отличную (и очень дорогую, между прочим) клинику, где ему оказывалась профессиональная помощь по высшему разряду, а во-вторых, он же не какой-то полоумный старик, которого надо регулярно навещать в доме престарелых (что она со всей ответственностью намеревалась делать в свое время), а могучий символ, вокруг которого могут сплотиться всякого рода деятели с устаревшими и реакционными взглядами. Она и Эбигейл тайно окучивали не страдающих самодовольным лицемерием директоров, соблазняя их не вполне этичными стимулами проголосовать за предложение «Игл-Рока». Они не осмелились подкатиться с такими же посулами к старым союзникам Данбара и Уилсона, но с учетом их голосов и с учетом вхождения в совет директоров доктора Боба они рассчитывали заручиться поддержкой небольшого большинства, надеясь, что остальных директоров можно будет соблазнить весьма и весьма щедрым финансовым обеспечением заявки.