Четвертый крестовый поход - Джонатан Филипс

Перед собранием в Сито принять участие в крестовом походе обязались в основном жители Шампани и Фландрии, однако присоединение к нему Бонифация создало новый импульс. Теперь крест приняли несколько представителей бургундской знати, включая Одо де Шамплитта и его брата Вильгельма; Ричарда Дампьера и его брата Одо; Гюи де Песмеса и его брата Амори. Эти три пары братьев-крестоносцев снова показывают нам, что некоторые семьи, зачастую уже имевшие традиции участия в крестовых походах, искренне принимали участие в судьбе Святой Земли.

Кроме того, к экспедиции присоединились граф Гуго де Берз с сыном, которого тоже звали Гуго, и столь выдающийся церковный деятель, как епископ Вальтер Отунский. Желание принять участие в походе изъявили и некоторые южане, например, представитель знати Прованса Пьер де Бромон.[204]

Французские крестоносцы начали приготовления, а Бонифаций, как и подобало руководителю экспедиции, предпринял дипломатическую поездку, чтобы облегчить прохождение кампании и собрать дополнительную поддержку. Из Сито он проехал более двухсот миль к северо-востоку, добравшись до Хагенау, расположенного в долине Рейна, уже в Германской империи (теперь он располагается на территории Франции к северу от Страсбурга). Здесь маркграф нанес визит своему лорду и кузену Филиппу Швабскому, королю Германии.

В начале XIII века Германская империя была разделена между двумя соперничающими претендентами на имперский трон — самим Филиппом и Отто Брунсвикским. Бонифаций, разумеется, поддерживал Филиппа, а папа Иннокентий III держал сторону Отто. Эти разногласия послужили причиной некоторой напряженности во время крестового похода.

Бонифаций пробыл в Хагенау до Рождества 1201 года. За это время он неожиданно встретился с человеком, который впоследствии сыграет решающую роль в судьбе Четвертого крестового похода. Царевич Алексей Ангел (род. в 1182 или 1183 году) был честолюбив, но незрел, и заявлял свои права на престол императора Византии.[205] Он объезжал европейские дворы, чтобы попытаться создать себе поддержку при возвращении трона, который он считал своим по праву.

Почти все его современники и позднейшие авторы осуждают ряд черт его характера, хотя отсутствие какого-либо источника с другой стороны может привести к некоторому дисбалансу в оценке личности Алексея. Дож считал его «несчастным мальчиком».[206] Византийский автор Никита Хониат говорит о нем как о «женственном и недалеком» и с презрением упоминает о последующем пьянстве и игре в кости с крестоносцами.[207] Он приходит к выводу, что «люди внимательные считали его отвратительным».

Однако осенью 1201 года эти суждения еще не успели возникнуть. Сестра царевича Алексея Ирина была замужем за Филиппом Швабским, то есть молодой византиец приходился королю шурином, а потому и прибыл в Хагенау. Некоторые историки расценивают встречу Бонифация и царевича Алексея в качестве зловещего провозвестника разграбления Константинополя.[208] Они считают, что случайная встреча была на самом деле тщательно спланирована, чтобы повернуть крестовый поход в сторону Византии, предоставляя таким образом Бонифацию возможность отплатить за смерть брата Ренье, а Филиппу Швабскому — обрести власть и авторитет для попытки стать императором Германии. Такой исход мог отвечать самым отчаянным мечтаниям всех задействованных лиц, однако заявлять, что Балдуин, царевич Алексей и Филипп могли втроем направить Четвертый крестовый поход тем извилистым путем, по которому он двинулся в 1203 и 1204 годах, представляется маловероятным.[209]

Тем не менее притязания царевича Алексея на византийский престол оказали решающее влияние на подготовку похода. Отец Алексея, Исаак II Ангел, правил Византийской империей с 1185 по 1195 год, пока не был низложен своим старшим братом, которого также звали Алексеем (III). Исаак, занявший императорский трон после падения династии Комнинов, стал первым императором из рода Ангелов, и ему приходилось справляться с последствиями череды переворотов.

Человек дружелюбный и любивший роскошь, Исаак был плохо подготовлен к такой задаче. Никита Хониат описывает его так:

«Дни он проводил в роскоши… дегустируя самые изысканные соусы, наслаждаясь многочисленной дичью, морями рыбы и океанами красного вина. В другие дни он нежился в купальнях, вдыхая сладкие ароматы притираний, пока его орошали миррой… Вышагивая напыщенно, словно павлин, этот щеголь никогда не надевал дважды одних и тех же одеяний… Ему нравились грубые скабрезные песни, он водил компанию с шутами-карликами и не закрывал дворец от рассказчиков, мимов и менестрелей. Но рука об руку с этим шло пьяное веселье и разврат, и все прочее, что разрушает крепкое и здоровое состояние государства. Кроме того, им владела безумная страсть к возведению массивных зданий, так что он… построил весьма изысканные купальни и жилые дома, другие сооружения… он разрушил до основания древние храмы и истребил прекраснейшие здания царственного города. И по сей день есть люди, которые не могут сдержать слез, проходя мимо пустынных фундаментов».[210]

Несмотря на любовь к роскоши, Исаак оказался достаточно деятелен, чтобы отразить вторжение норманнов с Сицилии в 1185 году и подавить внутренний мятеж в 1187-м — которому, как мы уже знаем, оказывал поддержку Конрад Монферратский. Впрочем, против двух других неприятелей он действовал не столь успешно. Во-первых, он столкнулся с рядом восстаний в Болгарии и Валахии на Балканах. Во-вторых, он предпочел иметь дружественные отношения с Саладином, чтобы защититься от общего противника — турков-сельджуков из Малой Азии. В результате, естественно, возник конфликт с армией императора Фридриха Барбароссы, когда немцы двигались к Святой Земле в ходе Третьего крестового похода.

Между Византийской и Германской империями десятилетиями существовало соперничество, и когда обе стороны оказались так тесно сближены, напряженность вылилась в открытые боевые действия. В конце 1189 года уроженцы Запада отбросили греческие армии в Северной Фракии. Затем, поскольку армия Фридриха представляла собой прямую угрозу Константинополю, Исаак был вынужден организовать переправу на судах через Босфор, поставляя продовольствие по себестоимости и отклоняя любые заявления относительно ущерба, понесенного из-за противостояния Германии.[211] Если бы этот эпизод продлился дольше, обе стороны понесли бы потери. Для Западной Европы Византия теперь предстала врагом крестоносцев, а греки увидели опасность, которую такие кампании представляли для их земель.