Роман с кокаином - Михаил Агеев

Но и сама техника «понюхона» описана одинаково. Правда, в разветвленном романе каждый нюхает порошок по-своему: кто через трубку, кто с тупой стороны зубочистки, кто с «тыловой стороны ладони». В рассказе Лужин «в уборной поезда, осторожно рассчитывая толчки, высыпал холмик порошка на ноготь большого пальца, быстро и жадно приложил его к одной ноздре, к другой, втянул, ударом языка слизнул с ногтя искристую пыль, пожмурился от ее упругой горечи и вышел из уборной пьяный, бодрый — голова наливалась блаженным ледяным воздухом». В романе Зандер «приблизил к горке кокаина нос и, не соприкасая его с порошком, перекосив рот, чтобы защипнуть другую ноздрю, шумно потянул воздух. Горка с руки исчезла. То же самое он проделал и с другой ноздрей… При этом с отвращением морщась, шибко высунув язык, несколько раз облизал то место руки, на которой ссыпал, и, наконец, заметив, что из носа выпала на стол пушинка, он склонился и лизнул стол». Только ли совпадение? С 1924 г. Набоков уже все знал про то, как нюхают кокаин.

Кокаин, случайными замечаниями или сравнениями, присутствует по крайней мере в четырех романах Набокова: в «Король, дама, валет» (1928) (дальше — КДВ) упоминается дважды: «Конечно, есть кабачки… вроде тех, которые торгуют кокаином» и «…словно после благодушной понюшки почихивал». В «Камере обскура» (1932) (дальше — К. об.) главный герой Кречмар с трудом двигал «одеревеневшими, как от кокаина, губами». В «Отчаянии» (1936) (дальше — Отч.) двойник Германа «с душой, как скрипка, занимался воровством, подлогами, нюхал кокаин и наконец совершил убийство». И последнее упоминание в итоговом «Look at the Harlequins!» («Посмотри на арлекинов!»): «Я однажды пробовал нюхать кокаин, но от него меня только вырвало», — быть может, автопризнание? Впрочем, художнику саморазрушения человека (через любовь, страсть, игру) кокаин представлял богатое поле наблюдения, без непременного к нему прикосновения. Напомним, что в годы, когда писался «Роман с кокаином» (1932–1933?), кокаин свирепствовал в среде русской литературной богемы, а в 1935 г. привел к смерти, от случайно или сознательно принятой излишней дозы, одного из самых талантливых ее представителей, поэта Б. Поплавского.

* * *

Но не только главная мысль, общая структура, объем роднят агеевское произведение с романами Набокова: в «Романе с кокаином» рассыпан ряд побочных тем, отдельных описаний, мелких штрихов, которые носят явно набоковский отпечаток. Приведем здесь некоторые из этих тематических перекличек.

1. В «Подвиге» герой Мартын Эдельвейс, прибыв в Лондон, решает не ехать сразу в ожидавшую его русскую семью, а провести ночь с первой встречной, не проституткой, но уступчивой женщиной, и получает от этого «дебоша» полное удовольствие, несмотря на то что встречная крадет под утро десять фунтов из его бумажника: «Когда же он вышел из гостиницы и пошел по утренним просторным улицам, то ему хотелось прыгать и петь от счастья».

В «Романе с кокаином» Вадим Масленников подробно объясняет нам, почему он не ходит к проституткам — ради самолюбивого удовлетворения «получить бесплатно то самое, что они предлагают приобрести за деньги», затем описывает поиски встречной женщины и ночь, после которой «чувствовал себя так изумительно хорошо, так чисто, точно внутри у меня вымыли».

2. Первая часть (кстати, это деление на части, а не на главы характерно для Набокова) оканчивается блестяще развернутым уподоблением человеческих отношений с шахматной игрой (воздать должное противнику). И не без боязни ли быть узнанным автор считает нужным заявить, что он совершенно в шахматах не разбирается? Сходным образом, но чистой игры ради, он заявляет в «Look at the Harlequins!», что «ничего не знает о бабочках», хотя всем известно, что Набоков в этой области был большим специалистом.

3. В «Романе с кокаином» имеется энергичное порицание антисемитизма. Почти во всех своих романах Набоков проходится насчет этой мещанской слабости некоторых русских кругов, особенно в эмиграции. У Агеева антисемитизм разоблачает русский, гимназист Буркевиц, в ответ еврею Штейну, слабо защитившемуся от антисемитской выходки соклассников. По острой своей афористичности эта отповедь заслуживает быть приведенной целиком:

«Антисемитизм вовсе и не страшен, а только противен, жалок и глуп: противен, потому что направлен против крови, а не против личности, жалок, потому что завистлив, хотя желает показаться презрительным, глуп, потому что еще крепче сплочает то, что целью своей поставил разрушить».

4. Набоков не скупится во всех своих вещах на язвительные замечания по адресу советского строя, который он, равнодушный к политике, ненавидел всеми силами своей души. (Даже во время второй мировой войны он не поддался на сусально-патриотические настроения многих эмигрантов.) «Роман с кокаином» не прошел мимо этой темы: в финале Вадима Масленникова доставляют в бредовом состоянии в госпиталь. «Его могла бы спасти хорошая психиатрическая санатория, попасть в которую, однако, в нынешнее социалистическое время не так-то легко. Ибо теперь, при приеме больных, руководствуются не столько болезнью больного, сколько той пользой, которую этот больной принес, или на худой конец принесет революции». Нужна протекция, Масленников узнает случайно, что его участь зависит от бывшего товарища по гимназии Буркевица, ставшего революционером и крупным коммунистическим начальником (факт маловероятный, поскольку ему всего лишь 20 лет, но Набоков редко заботился о правдоподобии развязок). Масленников немедля обращается за помощью к Буркевицу, но тот ему отказывает. Этот отказ — последняя и прямая причина гибели Вадима: он умышленно отравляет себя сверхдозой. Последние слова, «нацарапанные скачущими буквами» на рукописи, оставленной Масленниковым, «Буркевиц отказал», служат эпиграфом к повести. Так несколько искусственно, что для Набокова обычно, конец связуется с началом, а заодно посрамляется советская власть с ее псевдогуманистическим идеалом и жестокостью на деле. Отказ Буркевица — иллюстрация проклятых мыслей Вадима, который приходит к заключению, что всякое движение к добру влечет за собой обратным ходом, как в качелях, еще большее движение ко злу. Тем самым, горе «пророкам человечества», в частности социалистическим, но не им одним.

5. Порицание пошлости, которое вкладывается в уста Буркевицу, почти дословно напоминает определение пошлости в английской монографии Набокова о Гоголе:

«…болезнь… которая в нынешнюю эпоху технических совершенствований уже повсеместно заразила человека. Эта болезнь — пошлость. Пошлость, которая заключается в способности человека относиться с презрением ко всему тому, чего он не понимает, причем глубина этой пошлости увеличивается по мере роста никчемности и ничтожества тех предметов, вещей и явлений, которые в этом человеке вызывают восхищение».

Знаменательно, что единственное литературное имя, упоминаемое в «Романе с кокаином», — Гоголь. Гоголь упоминается дважды, и оба раза по-набоковски. Сначала московский памятник Гоголю, что как раз характерно для набоковского письма: почти во всех его городских пейзажах стоит какой-нибудь памятник, который своим несоответствием живой жизни привлекает внимание героя. «Гигантские канделябры по бокам гранитного Гоголя тихо жужжали: „…А когда мы проходили мимо, — с острого, с каменного носа отпала дождевая капля, в падении зацепила фонарный свет, сине зажглась и тут же потухла“». Ср. в «Подвиге»: «Мартын отметил, что у каменного льва Геракла отремонтированная часть хвоста все еще слишком светлая…» В конце своих записок Вадим Масленников сравнивает свое душевное состояние кокаиномана «с состоянием Гоголя, когда последний пытался писать вторую часть „Мертвых душ“. Как Гоголь знал, что радостные силы его ранних писательских дней совершенно исчерпаны, и все-таки каждодневно возвращался к попыткам творчества, каждый раз убеждался в том, что оно ему недоступно, и все же (гонимый сознанием, что без этого радостного горения — жизнь теряет для него смысл) эти попытки, несмотря на причиняемое ими мучительство, не только не прекращал, а даже, напротив, их учащал, — так и он, Масленников, продолжает прибегать к кокаину…», — разве не слышится в этой блестящей, мастерски построенной фразе, обличающей не только нутряное знакомство с Гоголем, но и желание принизить его религиозную драму, голос не какого-то Агеева, похоронившего себя в Константинополе, а самого Набокова, поставившего все свое творчество под знаком автора «Шинели» и написавшего о нем единственную свою литературоведческую книгу?