Эра Водолея - Анна Жилло

Я всегда считала себя сильной и не могла понять, как можно пластаться перед мужчиной тряпочкой, о которую вытирают ноги. Те четверо, с кем у меня были настоящие отношения, а не какое-то сиюминутное знакомство на пару свиданий, сильно отличались друг от друга, но ни один никогда не давил на меня и тем более не пытался унизить.

Я не зря вспомнила грубость Водолея в нашу первую ночь. А еще страх из того времени, когда за мной таскался псих-поклонник. Сначала просто приносил цветы к служебному выходу. Потом принялся строчить сообщения в соцсети, раздобыл телефон и начал названивать, пока не забила в черный список. Ничего эдакого, комплименты и восхищение. Такой вполне безобидный дядечка в очках, но от одного его вида мне делалось дурно. Было в нем что-то… пугающее до ватной дрожи в коленях. Когда он появился у дома, пришлось звать Водолея на помощь. А потом идти в полицию.

Страх — вот что было во взгляде той девочки в саратовском кафе. Страх и покорность. Сила и власть, тяжелая, словно каменная плита, — во всем облике ее спутника. И вот эти три штриха четко обрисовали портрет Федора. Того впечатления, которое он производил на меня.

Он был мне неприятен — это я могла сказать точно. Заставлял чувствовать себя слабой и беззащитной. О Змее на вокзале я тоже вспомнила не зря. Что-то холодное, скользкое, отвратительное. Но почему тогда, черт подери, я не могла выбросить его из головы? Почему вспоминала, как он смотрел на меня? Лучше уж липкий, сальный взгляд, чем этот — ледяной, пронизывающий насквозь, как питерский норд-ост, и лишающий воли к сопротивлению.

Если б не эта встреча в поезде, я бы, разумеется, выкинула его из головы. Ну, может, и вспомнила бы раз-другой, зябко передернув плечами. На пару минут, пока что-то не отвлечет. Но сейчас тягостное чувство не уходило, висело низкой серой тучей.

Он знал, кто я, в каком театре играю. Хуже всего, он жил в Питере и при желании без труда мог найти меня. И почему-то я обреченно не сомневалась, что сделает это.

Вечером мне пришлось выйти на замену в камерном спектакле «Небо в чемодане» — сюрреалистичной клоунаде. Моей фамилии не было на афише, в программки ее вписали от руки. Но после представления в гримерку принесли цветы.

Три красные розы в крафте…

Андрей

После возвращения Инны прошла неделя. Все шло хорошо — и… нехорошо. Андрей чувствовал это. Она всегда была, чуйка эта. Может, и не с самого начала, но с того момента, когда стали прорастать друг в друга корнями, — точно. А сейчас обострилась еще сильнее. Неприятно и тягостно. Как будто оказался в темной комнате и знаешь: кто-то рядом. Не шевелится, не дышит, но все равно близко.

Инна в эти дни была занята каждый день, играла и в своих спектаклях, и на замену. Приходила поздно, уставшая, вымотанная. С благодарной улыбкой набрасывалась на ужин, разве что не постанывая от удовольствия. Ему всегда нравилось смотреть, как она ест. Если объективно, то, может, и не слишком красиво. Нет, не чавкала, куски руками не хватала, но всегда торопилась, могла и уронить с вилки, и колени обляпать.

«С детства это прошилось: быстрее, а то опоздаешь. В садике, в школе, в институте, в театре. И знаю, что надо медленно, а не получается».

Но те привычки Инны, которые у других показались бы неприятными, вызывали что-то вроде умиления. В самом худшем случае просто не заострял внимания.

Закончив с ужином, она традиционно ворчала: вот, опять накормил от пуза на ночь, изверг. Но это было частью игры. На самом деле Инна никогда не устраивала драмы, если вдруг набирала несколько лишних — на ее взгляд! — килограммов. Оперативно от них избавлялась, без страданий перед шкафом и перед зеркалом. Андрей не отказался бы, чтобы жена немного поправилась, но оставлял за ней право самой решать, какой она предпочитает себя видеть. Если женщину хочешь, уже без разницы, сколько она весит и где у нее складки или кости. Все красивости — только бонус. Приятно посмотреть и потрогать, но не более того.

После ужина ложились в постель и занимались любовью так, словно наверстывали упущенное. Вот в этом-то и была, наверно, странность. По темпераменту, желаниям и потребностям они благополучно совпадали: чтобы часто, много и разнообразно. По благообразной на вид, даже немного чопорной Инке и не скажешь. Такие черти в тихом омуте. И это Андрею тоже очень нравилось.

Как-то так сложилось, что инициатива в большинстве случаев исходила от него, а Инна охотно откликалась. Сейчас, видя, как она устала, вполне мог и не приставать. Не озабоченный подросток, чтобы не потерпеть. Но Инна не позволяла ему сказать «спокойной ночи», поцеловать и отвернуться. И в том, как она обнимала его, прижавшись всем телом, было что-то странное. Настораживающее. Как будто…

Как будто пряталась в близость от чего-то неприятного.

От чего? От своих мыслей? От сомнений? Но тогда в ком — в нем или в себе?

Андрей убеждал себя, что не стоит накручивать и усложнять. Все улеглось. А если еще не до конца, то вот-вот уляжется. Но вскоре окончательно убедился, что его подозрения не на пустом месте. Что он ничего не выдумал.

Иногда они практиковали очень жесткий секс. Нечасто, под настроение, для разнообразия. Для всего прочего договариваться не приходилось. Кто-то задавал тон, другой подхватывал. Это — только по согласию.

«Как насчет харда?»

Если настроения не было, без вопросов откладывали на потом. Для таких вещей нужно быть четко на одной частоте, звучать в унисон. И еще одно правило: никакого насилия, унижения и боли. Если даже и обнаруживались потом синяки или еще какие неприятные последствия — секс-травма, усмехалась Инна, — это уж точно было неумышленно. Да ему бы и в голову не пришло причинить ей боль.

Наклонившись над ней, легко и плавно обводя языком туго сжавшиеся соски, проводя руками по бедрам, Андрей вдруг понял: не этого она хочет сейчас. Не этих вот неторопливых нежностей, похожих на мелодию с нарастающим темпом и ритмом. Понял по стиснутым в тонкую линию губам и продольной морщине между сдвинутыми бровями. По тому, как нетерпеливо впились в его плечи ее пальцы. Это было ощущение чего-то темного, разрушительного, как удар стихии. Оно захватило и понесло.

Сила, напор, натиск. Борьба. Война. Столкновение, смерч, водоворот…

Далеко не сразу Андрей сообразил, что встречного отклика нет. Хард — это всегда было взаимно. Сила против силы. Но только не сейчас. Инна полностью подчинилась ему, отдала себя в его власть. И он не был уверен, что ей это доставляет удовольствие.

— Ин?

— Не останавливайся! — со стоном попросила она, открыв глаза, и по лицу пробежала тень.

Как будто не его хотела увидеть?

Эту мысль смыло оргазмом, но она вернулась. Потом. Когда Инна лежала, отвернувшись, носом в подушку, и во всей ее позе было напряжение, никак не подходящее довольной, удовлетворенной женщине. Хотя Андрей был уверен: кончили они одновременно.