Скрюченный домишко - Агата Кристи

Я не надеюсь, что вы поймете, что именно заставило меняпроделать этот фокус. Я просто прошу простить меня за то, что я держал вас вневедении. Старики иногда любят иметь свои маленькие секреты.

Спасибо вам, дорогой друг, за усердие, с каким вы всегда велимои дела. Передайте нежный привет Софии и попросите ее заботиться как можнолучше о нашей семье и защищать ее от бед.

Остаюсь преданный вам

Аристид Леонидис».

Я с великим интересом прочел этот удивительный документ.

– Поразительно, – только и мог я сказать.

Гейтскил поднялся с кресла.

– Более чем поразительно, – отозвался он и добавил: – Я хочуеще раз повторить, что мой друг мистер Леонидис мог бы мне доверять больше.

– Вы ошибаетесь, – сказал отец. – Он был ловкий фокусник поприроде. Ему, как мне кажется, доставляло большое удовольствие обвести человекавокруг пальца.

– Вы совершенно правы, сэр, – с жаром поддержал отца старшийинспектор Тавернер. – Второго такого фокусника не сыскать!

Несмотря на убежденность, с какой было это сказано, Гейтскилудалился, так и не сменив гнев на милость. Его профессиональная гордость былауязвлена до самой глубины.

– Крепко его задело, – сказал Тавернер. – Очень почтеннаяфирма «Гейтскил, Колэм и Гейтскил», репутация безупречная. Когда старыйЛеонидис затевал какую-нибудь сомнительную сделку, он никогда к ним необращался, у него было полдюжины разных адвокатских фирм, они и занимались егоделами. Он был пройдоха большой руки.

– И вершина – это завещание, – сказал отец.

– Какие мы были дураки – не догадаться, что единственный,кто мог проделать этот трюк, был сам старик. Нам в голову не приходило, что онпо своей воле мог такое выкинуть, – сказал Тавернер.

Я вспомнил высокомерную улыбку Жозефины, когда она заявила:«Полицейские такие глупые».

Но Жозефины не было, когда подписывали завещание. И дажеесли она подслушивала под дверью (что я охотно допускал), вряд ли она могладогадаться, что делает дед. Но с чего тогда этот высокомерный тон? Что она знала?Что позволило ей назвать полицию глупой? Или это снова желание порисоваться?

Меня поразила наступившая вдруг тишина. Я взглянул на отца –оба они, и он, и Тавернер, пристально следили за мной. Не знаю, что в их манерераздражило меня и заставило выкрикнуть с вызовом:

– София ничего об этом не знала! Абсолютно ничего!

– Нет? – сказал отец.

Я так и не понял, было ли это согласие или вопрос.

– Она будет потрясена!

– Да?

– Потрясена, не сомневаюсь.

Мы снова замолчали. И вдруг с какой-то неожиданной резкостьюна столе у отца зазвонил телефон.

Он снял трубку:

– Слушаю. – И затем, выслушав сообщение телефонистки,сказал: – Соедините меня с ней.

Он взглянул на меня.

– Твоя девушка, – сказал он. – Хочет поговорить с нами.Притом срочно.

Я взял у него трубку:

– София?

– Чарльз? Это ты? Теперь Жозефина. – Голос чуть дрогнул.

– Что с Жозефиной?

– Ее ударили по голове. Сотрясение… Она… она в плохомсостоянии… Говорят, может даже не поправиться…

Я повернулся к моим собеседникам:

– Жозефину стукнули по голове.

Отец взял у меня трубку.

– Я же говорил, не спускай глаз с этого ребенка! – сказал онгневно.

Буквально через несколько минут мы с Тавернером в скоростнойполицейской машине мчались в направлении Суинли Дин.

Я вспомнил, как Жозефина появилась из-за баков, ее небрежноброшенную фразу о том, что «настало время для второго убийства». Бедныйребенок! Ей в голову не приходило, что она сама может стать жертвой «второгоубийства».

Я полностью признал справедливость отцовских обвинений.Безусловно, я должен был следить за Жозефиной, хотя ни у Тавернера, ни у меняне было пока никакого реального ключа к разгадке тайны – кто же отравил старогоЛеонидиса, но вполне возможно, что он был у Жозефины. Все то, что я воспринималкак глупые детские игры и желание порисоваться, на самом деле могло иметькакой-то смысл. Жозефина, с ее склонностью все вынюхивать и выслеживать, могласлучайно стать обладательницей каких-то важных сведений, об истинной ценностикоторых она сама не догадывалась.

Я вспомнил, как хрустнула в саду ветка.

Это было как бы предупреждение об опасности. И я тотчас жеотреагировал на него, но потом мои подозрения показались мне надуманными имелодраматичными. А между тем мне следовало бы помнить, что речь идет обубийстве, и тот, кто его совершил, смертельно рисковал и, для того чтобыобезопасить себя, без колебаний пошел бы на преступление второй раз. И вполневозможно, что Магда, поддавшись какому-то смутному материнскому инстинкту,почувствовала, что Жозефине грозит опасность, и именно поэтому с такойлихорадочной спешкой хотела отправить девочку в Швейцарию.

София вышла встретить нас. Жозефину, сказала она, карета«Скорой помощи» увезла в городскую больницу. Доктор Грей обещал позвонить, кактолько станут известны результаты рентгена.

– Как это произошло? – спросил Тавернер.

София провела нас вокруг дома, и, войдя через калитку, мыочутились на задворках. В углу небольшого дворика я заметил открытую настежьдверь.

– Там нечто вроде прачечной, – пояснила София. – Внизу вдвери дыра, специально вырезанная для кошек. Жозефина любит встать на крайногами и кататься на двери.

Я вспомнил, как сам в детстве раскачивался на дверях.

Прачечная внутри была тесная и довольно темная. Там валялисьдеревянные ящики, старый шланг, несколько каких-то допотопных садовыхинструментов, ломаная мебель. Внизу около двери лежала подпорка в видемраморного льва.

– Это подпорка от входной двери, – объяснила София. – Онаупала сверху – кто-то ее, очевидно, пытался положить на дверь.

Тавернер дотронулся рукой до верха. Дверь была низкая, егоголова не доставала примерно на фут.

– Ловушка, – сказал он.

Он качнул дверь, чтобы посмотреть, как она ходит, потомнагнулся и стал разглядывать кусок мрамора, стараясь не касаться его.