По следам прошлого - Ольга Савченя

— Времени, — вместо него завершила я, отступая. — Между прочим, это не смешно. Ты Повелитель, а ведешь сейчас себя, как вредный старик, и разговор превращаешь в фарс. А тем самым время идет, и не нужно мне о нем напоминать.

Он на меня украдкой глаза скосил, и в бельме под светом луны я разглядела темные точки, словно черви белое яблоко проели.

— Вы смертные цените время, но недооцениваете его. Оно глубже, чем просто… как это называется в твоем доме? Стрелки на часах? Глупцы. Не я убиваю вас — вы сами себя пороками убиваете. — И голосом звонким, чистым спросил: — Хочешь напомню, как это бывает?

Я оцепенела; волосы на затылке приподнялись, сердце замерло. Седовласый старик выпрямился молодой, но измученной девушкой. Пыльная походная одежда сидела ей не по размеру. Она поправила полуседые волосы, закатила темные глаза и повела плечами.

— Если я расскажу Кейелу правду, то буду счастлива, — принялась рассуждать «я». — Правда, потом он умрет, и я снова останусь одна. Ты, кстати, не знаешь, куда исчезают Вольные? — Курносый нос вздернула выше, почесала шрамы на щеке. — Все никак не могу определиться: мне важно сиюминутное счастье с ним, или неразрушенный мир в перспективе. О, Духи Фадрагоса! О чем я вообще думаю? Я ведь все равно предам его и уничтожу весь мир. Как ни крути, а в Фадрагосе мне ловить нечего!

— Прекрати.

— Почему? — изумленно спросила «я», но темноволосая. От ее наивности и веры в чудеса, написанных на лице, зачесалось в горле.

— Мне не нравятся кривляния, — чистосердечно призналась я. Ну не угрожать же Повелителю!

— Тебе много чего не нравится, — прозвучал хриплый голос.

Мир закружился, с губ слетел выдох-стон, на глаза мигом навернулись слезы. Я отступила на ватных ногах, теряясь в собственных желаниях и утонув в смятении.

Он заправил волосы за уши, стал устало рассматривать поляну, будто решал, оставаться нам тут на ночлег или поискать место лучше. С его губ слетали привычные претензии, а шрамы, оставленные мною, то заливались холодным лунным светом, то исчезали в непроглядной ночной тьме.

— Ты многим недовольна, разве я против? Постоянно что-то утаиваешь, шушукаешься со своими дружками у меня за спиной. Аня, я устал. — Развел руками, поднимая на меня глаза, блестящие от слез, и сглотнул. — Я хочу хоть кому-то доверять. Я хочу доверять тебе.

— Прекрати, — прошептала я.

Он услышал. Кивнул и покладисто замолчал, снова изучая поляну. Его волосы стали короче, шрам исчез, морщины утратили резкую глубину. Я вспомнила, как он молчал всю дорогу до леса после того, как обманом оставил нас наедине и вынудил меня следовать за ним. Тогда он был моложе и… счастливее.

— Прекрати! — громче потребовала я, сжимая кулаки.

Он посмотрел на меня, покачал головой и произнес, раздирая сердце:

— Аня, я не понимаю тебя.

Я бросилась на него с кулаками, опустила их на его грудь. Прошла насквозь и упала на влажную траву. Стоя на коленях обернулась — вместо Кейела стоял недовольный Волтуар.

— Асфирель, я не могу тебе навредить. Как бы ни старался, у меня ничего не получится. И ты не сможешь. Мои братья постарались уберечь тебя от нашего гнева.

Мышцы лица заныли, а язык словно распух и никак не складывал звуки в слова. Я сжимала грязные руки и мычала, пытаясь оторвать кончик языка от неба и произнести короткое «Прекрати», но мысли смешивались, а язык прирос к небу.

Он не прекратит… опять высмеет, примет облик Кейела. Полюбуюсь… Или обманусь? Это плохо или хорошо? «Что такое хорошо, а что такое плохо?» Мне плохо. Сейчас мне плохо. И тогда было. А время глубже, чем просто стрелки на часах…

Оттягивая куртку от груди двумя руками, я стиснула крепче челюсть и заглушила рвущийся наружу стон. С трудом взяла себя в руки и прошептала:

— Пожалуйста, прекрати это. Ты мучаешь меня.

Взглянула на Волтуара, а через миг там уже стоял тот шан’ниэрд, что в поселение наведался и Ликвиром представился.

— Ты сама себя мучаешь, Вестница. Просто уйди. Я не могу прикоснуться к тебе, а ты ко мне, но душевные раны могут быть опаснее. Ты ведь знаешь, как это бывает.

Тавирд нахмурился и недовольно оглянулся на шум, словно через заросли кустарников мог разглядеть все, что там творилось. Кто-то смеялся заливисто, кто-то выкрикнул признание в любви и послышались хлопки, одобрительные свисты. Я опустилась без сил на холодную землю, себя руками обняла и головой покачала.

— Вы спорите там, — повела плечами от зябкой сырости, принесенной ветром, и предположила безразлично: — на небе, в космосе… Неважно. Вы спорите о чужой жизни, а сами ею не живете. Думаешь, они без твоего вмешательства из жизни уроков не извлекут?

Он на меня смотрел молча, с каким-то недовольным сожалением. Тряхнул рогатой головой, мотнул хвостом и строго ответил:

— Будь по-твоему. Но если услышишь затем, что души темные процветают, знай: ты причастна. Твоя вина не будет велика, но будет.

— Я отработаю, — с затаенным облегчением заверила я, приподнимаясь с земли. — Тут не все такие, Тавирд.

— Такие? — Он усмехнулся. — Плохие, злые — какие, Асфирель?

Я сглотнула ком, застрявший в горле, но он снова мигом поднялся, мешая вдохнуть и говорить свободно.

— Не все души темные. — Позабывшись от волнения, хотела взять Повелителя за руки, но они словно превратились в пустоту при прикосновении. Тавирд улыбнулся и понимающе кивнул. — Некоторые просто не хотели помогать, но были против того, чтобы обидеть вас… Тебя. Их не смутило, что от брата и сестры духи отвернулись.

— Но помочь им не хотели, — укорил он.

— А надо было? — Не зная, куда деть руки, я их на животе сложила, пошатнулась на ватных ногах.

— Не надо было. Духи отворачиваются неспроста. — Он потянулся к листьям куста, подцепил один пальцами, погладил. И, ухмыльнувшись, лист оборвал, смял и выкинул. — Но и обижать беззащитных нельзя. Я ценю тех, у кого хватает сознательности для такого выбора. У нас с тобой одна цель, Вестница, но разные пути. Ступай своим и больше не мешай ни мне, ни моим братьям. Ты слишком недальновидна, чтобы учить меня, как надо воспитывать и учить!

Я приоткрыла рот, но все вопросы и возражения остались не озвученными. Поляну заливал тусклый лунный свет, смятая трава дергалась — травинки разгибались, поддавались ветру. Тавирд исчез.

Напряженную тишину разрушил гомон продолжающегося веселья, и я бросилась на эти звуки. Последнее высказывание Тавирда было угрожающим, по нему мне не удалось понять, он уходит или будет провоцировать жителей деревень на преступление дальше?

Народ веселился, плясал. Казалось, что полночи уже минуло и все желающие давно пришли, но, пока я беседовала с Тавирдом, на огромной поляне стало оживленнее и теснее. Среди мельтешения незнакомых лиц я вовсе запаниковала. Остановилась между несколькими компаниями, разбившихся на отдельные группки. Отскочила, едва не попав под ноги танцующей паре. И сразу снова, спасаясь от столкновения с другой. Налетела спиной на кого-то, услышала басовитый голос и ощутила руки на талии: