Иван Грозный. Жены и наложницы "Синей Бороды" - Сергей Нечаев

К сожалению, приходится в очередной раз констатировать, что история — это такая наука, в которой нет ничего объективного. Не то что любое мнение, любой документ можно оспорить: даже если он и является подлинником, то лишь отображает чью-то субъективную позицию по тому или иному вопросу. А где гарантия, что эта позиция верная? В связи с этим вполне обоснованным выглядит утверждение о том, что историк — это человек, избегающий мелких фактических ошибок при построении совершенно ошибочной общей картины. И уж точно недаром говорят, что никто так не изменил историю человечества, как историки.

Для начала — несколько слов о Богдане Яковлевиче Бельском, двоюродном брате Малюты Скуратова и новом фаворите Ивана Грозного.

По словам Л. Е. Морозовой и Б. Н. Морозова, он был «большой охотник до красивой одежды и изысканных вещей». Эти же историки утверждают, что «среди современников возникли слухи о том, что Богдана с Иваном Грозным связывали особые отношения».

Особые? Если сказать так и при этом многозначительно ухмыльнуться, то у современного человека, уже привыкшего ко всему, может возникнуть ощущение… Впрочем, не надо никаких ощущений. Лучше оперировать фактами, а их-то как раз в этом деликатном вопросе и нет — одни туманные предположения да намеки на «порочную связь».

В любом случае, Богдан Бельский теперь постоянно находился при царе, а его главным соперником за место царского фаворита с некоторых пор стал Афанасий Федорович Нагой.

Биограф Ивана Грозного Р. Ю. Виппер характеризует последнего так: «Таков Афанасий Нагой, находившийся в Крыму в 60-х годах, когда так важно было, среди разгара Ливонской войны, сдерживать воинственный пыл татар, готовых то поддаться подкупу со стороны Литвы и броситься на Москву, то идти вместе с войсками султана на Астрахань».

Следует отметить, что Иван Грозный всю жизнь избегал вдовства. По какой-то одному ему ведомой причине он верил, что только в браке может обрести покой и спастись от греха. Как говорится, блажен, кто верует…

О настроении царя в описываемый период времени Р. Г. Скрынников пишет так: «Задумав в очередной раз жениться, он не решился устраивать новые смотрины, наподобие опричных смотрин 1570–1571 годов, а положился на вкус последнего временщика — всесильного Афанасия Нагого, сына боярина Федора Нагого. Нагие были куда знатнее Собакиных и Васильчиковых».

Да, они были куда знатнее, однако пробиться в так называемую «элиту» им долгое время не удавалось. А ведь родословные книги гласили, что род Нагих происходил от некоего Ольгерда Преги, который выехал в Россию из Дании аж в 1294 году, поступил на службу к великому князю Тверскому, принял православие под именем Димитрия и женился на родной сестре великого князя — княжне Ярославне. Его праправнук, Семен Григорьевич, получил прозвище Нога (Нага). В 1495 году он переехал из Твери в Москву и стал служить у великого князя Ивана III. От него-то, как считается, и пошли Нагие.

Отец Афанасия Федоровича Нагого тоже находился при московском дворе и, как пишут Л. Е. Морозова и Б. Н. Морозов, «был вынужден смириться с малозначительной должностью ловчего»[15].

Все коренным образом изменилось в 1549 году, когда Евдокия Нагая, дочь Александра Михайловича Нагого и двоюродная сестра Афанасия Федоровича Нагого, вышла замуж за Владимира Андреевича Старицкого, двоюродного брата Ивана Грозного. И хотя через несколько лет брака (в 1555 году) она ушла в монастырь, эта связь поспособствовала возвышению рода.

Немаловажным является и такой факт: Евдокия умерла до конфликта Ивана Грозного с Владимиром Старицким, а посему ни ее дети, ни многочисленные родственники не пострадали от царских репрессий. В результате все они имели хорошие места при дворе. Федор Федорович, например, был воеводой в Чернигове, и там, по всей видимости, у него и родилась дочь Мария, будущая последняя жена Ивана Грозного.

* * *

Почти все историки сходятся в том, что это именно Афанасий Нагой сосватал государю свою племянницу Марию. Профессор Р. Г. Скрынников, в частности, пишет: «Под влиянием Афанасия Нагого царь ввел в “удельную” думу его брата Федца, пожаловав ему чин окольничего, а позже женился на его племяннице Марии Нагой. Образовавшийся триумвират — Нагие, Бельский, Годуновы — сохранил влияние при дворе Грозного до последних дней его жизни».

По одной из версий, Федор Федорович Нагой много лет прожил в ссылке, а потом, неожиданно для себя самого, вдруг получил от Ивана Грозного приказ немедленно вернуться в столицу. Казалось бы, радоваться надо такому известию, но в те времена люди всего боялись, и их легко можно понять. Вот и Федор Федорович поначалу никак не мог себе объяснить, благодаря чему это царь вдруг снял с него опалу. Между тем, дело обстояло до банальности просто: Иван Грозный узнал о красоте его дочери, увлекся ее описанием и немедленно приказал вернуть в Москву все семейство.

Мария Нагая действительно была идеалом русской красавицы: высокая, статная, с большими выразительными глазами и густой косой ниже пояса. По словам Л. Е. Морозовой и Б. Н. Морозова, она была «живая, веселая и сообразительная», хорошо «знала дворцовый этикет, была в курсе всех сплетен и интриг». Короче говоря, она пленяла всех, кому доводилось ее увидеть. К тому же, как отмечают Роберт Пейн и Никита Романов, она была не какая-то там провинциалка, а «красавица хороших кровей».

Некоторые источники утверждают, что уже на другой день после приезда Нагого царь вызвал его к себе, обласкал, пожаловал ему подмосковную вотчину, а потом, в знак особой милости, объявил, что на днях нанесет визит.

И действительно, через пару дней у дома Нагого на дальней окраине Москвы появился царский кортеж. Сам Иван Грозный приехал верхом. На самом деле, ему уже было трудно держаться в седле, но в тот день он обязательно хотел казаться моложе своих лет, а посему лихо въехал во двор, осадил коня и без посторонней помощи соскочил на землю.

Федор Федорович Нагой встретил царя на крыльце, как полагается, с глубокими поклонами. В большой, богато убранной горнице высокого гостя ждала боярыня Нагая с подносом, на котором стояли две золотые чарки: для царя и хозяина дома. Иван Васильевич вошел, оглянулся, поморщился и, не обращая внимания на поклон боярыни, вдруг заявил:

— Неладно царя принимаешь, боярин. Я к тебе со всеми милостями, а ты меня обижать вздумал.

Сказать, что Федор Нагой растерялся, это ничего не сказать.

— Помилуй, государь, — залепетал он. — Могу ли я даже помыслить чинить тебе обиду? Да и в чем ее усмотреть изволил?

— А в том, — ответил царь, — что не кажешь мне дочь свою. А она, сказывают, красоты неописанной.

Надо сказать, что в тот момент обладательница «красоты неописанной» уже была просватана за сына одного из бояр, живших по соседству с местом, в котором Федор Нагой провел последние десять лет. Боярышня именно поэтому и не приехала в Москву, но сознаться в этом было теперь невозможно, потому что царь приказал Нагому явиться в Москву со всем семейством. Несколько секунд боярин раздумывал, как выкрутиться из сложившегося положения, а потом решительно заявил, что боярышня сильно хворает и потому выйти не может. Но Иван Грозный, как известно, не любил изменять своих намерений: он приехал к Нагому, чтобы увидеть его красавицу дочь, и это должно было произойти во что бы то ни стало.