Москва-Сити - Фридрих Незнанский

– Ото ж и я думаю, – охотно подхватил Сидорчук, – на кой ляд ему тот левак, если ему машина положена…

– Ну так возьми да выясни – почему, – с сердцем сказал ему Якимцев. – Если с ним самим нельзя – с женой поговорить можно…

Сидорчук посмотрел на него с каким-то непонятным смущением.

– Та вже ж поговорив, – сказал он, вздохнув, – не успел только вам доложиться, извиняйте… Жена молчит, только чего-то мнется все да вздыхает – как будто и хочет чего сказать, да никак не решится. Броская женщина, между прочим. Я спрашиваю: «Не заметили ли вы чего-то необычного в поведении мужа, когда он вернулся, или утром, когда уходил…» Опять чего-то мнется. «Вы ж видите, – говорит, – какая огромная квартира… Тут толком ничего и не услышишь… Вечером он в тот день задержался, пришел, когда я уже, наверно, спала… Я вообще-то рано встаю, чтобы проводить девочек в школу… Это для нас святое – проводить детей в школу. Так вот, представьте, утром его уже не было. Он у нас такой занятой, горит на работе…» Я у нее спрашиваю, – продолжал Сидорчук, – не понял, мол: что, вашего мужа уже не было или еще? Так она на меня, Евгений Павлович, обиделась даже. Хотя чего тут обидного-то? Ну, короче, не знает она, ночевал муж дома или нет…

– Не знает или не хочет говорить? Может, и правда чего-то стесняется?

Сидорчук пожал плечами:

– Может, и так. Фактов у меня нет, а гадать не приучен… Но водитель, закрепленный в гараже мэрии за Топуридзе, показывает, что в то утро ждал шефа, как и положено, возле его дома. А когда устал ждать, то связался с квартирой через домофон. Жена Топуридзе ответила ему, что муж уехал на службу – якобы случилось шось таке срочно, что он машину не стал дожидаться…

– Ладно, – сказал Якимцев, – с этим потом разберемся получше. А сейчас времени нет, пошли пока дальше. Значит, что у нас получается? В день покушения потерпевший, по какой-то причине то ли не ночевавший дома, то ли не замеченный с вечера супругой, что, на мой взгляд, маловероятно, по какой-то – опять же неясной нам – причине, не пользуется своей служебной машиной, а едет на работу на частнике.

– Ось! – подхватил Сидорчук. – А частник, как потом оказалось, ездил на чужой машине по доверенности владельца…

– Вот именно, вот именно, – задумчиво кивнул Евгений Павлович. – И ты что же, хочешь сказать, будто эти самые киллеры, которые не смогли даже толком разглядеть, где именно сидит Топуридзе – такие в машине темные стекла, – эти самые киллеры случайно оказались у Топуридзе на дороге?!

Сидорчук аж крякнул:

– Ну вы ж даете, Евгений Павлович! Вы, право слово, так другой раз увлекаетесь… Да ничего ж я такого не говорил! Я вот и сам ломаю голову: и едет этот Топуридзе не из дома, а стало быть, маршрут его отличается от обычного, и машина-то у него чужая, – а эти гады ждут его, безошибочно определив место с самого вечера, и что самое-то примечательное – не зря ждут! И вот шо я вам кажу, Евгений Павлович. Мое такое мнение, что эти гады заранее знали и где он поедет, и в какое время, и на какой машине. Так что машина тут неспроста…

– Ну насчет последнего не уверен. Могло быть простое совпадение – обычно ведь Топуридзе ездит точно на таком же «ниссане», только с нормальным рулем…

– Ну все равно, – не сдавался Сидорчук. – Откуда-то ведь знали они про время и место? Был бы жив водила – это было б одно, он бы нам все рассказал. А так… Мне кажется, нам без этого самого продюсера, без хозяина машины, никак не обойтись!

…И вот он наконец сидит перед Сидорчуком – невысокий, округлый, какой-то весь вихляющийся, но в дорогом костюме, ухоженный, прилизанный, благоухающий дорогой парфюмерией. Даже человек, никогда не видевший его по телевизору, и тот сразу бы догадался, что перед ним – представитель богемы, если не артист, то лицо, непременно причастное к искусству.

– Не понимаю, зачем вы меня тревожите! – капризно сказал он. – Я только-только с самолета, летал с бригадой мастеров искусств в такие медвежьи углы! Устал как собака! Прилетел специально, чтобы встретить в Москве Новый год, а тут вы, и сразу, главное, тащите в прокуратуру. Ну и как, по-вашему, это должно на нормального человека подействовать?! Неужели я что-то такое совершил ужасное, что со мной надо именно так? Тогда почему же я сам об этом проступке ничего не знаю? В чем хоть меня обвиняют-то?

– Никто вас пока ни в чем не обвиняет, поскольку ничего «такого ужасного» вы как раз и не совершили, – весело ответил ему Сидорчук и добавил не менее весело: – По крайней мере, нам о том пока не известно тоже.

– Кого-кого, а меня совершенно не в чем подозревать, – не без жеманства отрезал Валерий Григорьевич. – Если это насчет той драки возле «Околицы», то лично я, своими руками, – он показал Сидорчуку свои пухлые, ухоженные руки, – в ней никакого участия не принимал. А если кто-то показывает иное – не слушайте его, это все клевета! Знаете, сколько завистников в мире искусства…

Сидорчук бросил на него мгновенный взгляд и тут же спрятал глаза, чтобы не показать откровенного интереса, засветившегося в них. Он ничего не знал о драке, о которой вдруг заговорил Плотников, но сказал на всякий случай:

– К драке мы еще вернемся, а сейчас меня интересует главным образом ваш автомобиль «ниссан-максима» 1992 года выпуска, левосторонний. Ото ж еще сразу хочу поставить вас в известность, чтобы не возникал больше разговор о том, что мы вас зря потревожили: нами руководит отнюдь не праздное любопытство. Ваш автомобиль интересует нас в связи с расследованием убийства…

Плотников смертельно побледнел:

– К-как – убийства? Послушайте, товарищ капитан, я тут ни при чем! Совершенно ни при чем, тем более что меня даже в городе не было, это все знают… И потом, машина вообще фактически давно не моя, машина при разводе отошла моей бывшей супруге Анастасии Янисовне… Она известная певица, звезда можно сказать. Ей без машины нельзя…

– Ось видите, какие интересные сведения вы нам сообщаете! А говорите, что мы зря вас потревожили… Ну-с, давайте все сначала. Машина эта зарегистрирована на вас, генеральную доверенность вы выдали на имя Ивана Ивановича Федянина, ныне покойного… Да-да, Валерий Григорьевич, покойного. Убили его. Вот мы и хотели бы во всем этом с вашей помощью разобраться.

Плотников словно вдруг потерял всю свою округлость, сник, побледнел еще больше, чем вначале, хотя больше, кажется, уже просто было некуда.

– Я все объясню, все, – простонал он. – Это недоразумение, путаница. Он, этот Иван, царство ему небесное, был наш с Настей водитель. Понимаете, мы с моей бывшей супругой оба артисты… То есть я больше продюсер, а Настя – она правда звезда, я уже говорил. Слышали, наверно, – Анаис? Это она! Я ее любил безумно. Но знаете ведь, как бывает…

– Га? – не удержался от небольшого развлечения Сидорчук. – Не знаю, ей-богу. А ну расскажите…

Плотников обиженно вскинул на него свои беспокойные глаза – нет ли в лице Сидорчука издевки, но тот умел владеть собой, ничем себя не выдал, и Плотникову не оставалось ничего иного, как рассказывать в подробностях: