Штурмовая группа. Взять Берлин! - Владимир Першанин

На этот раз ночевали без удобств. Бойцы устроились в разбитых комнатах первого этажа, кое-кто забрался в подвал. Накрапывал мелкий дождик, заметно похолодало. Правда, отдыхать рядом с мертвыми немцами (венграми, власовцами) было не слишком приятно.

Трупы оттащили в сторону, заодно еще раз обшарив карманы в поисках трофеев. Часы забрали раньше, пистолеты и ножи тоже. Некоторые из бойцов, готовясь к возвращению домой, запаслись часами, кусками кожи, кое-каким тряпьем. Знали, что в родных деревнях шаром покати. Всё на нужды фронта! Штаны купить — проблема. Ниток, мыла нет. Как не запастись?

Для Ольхова ординарец Антюфеев нашел более-менее уцелевшую комнату. Старшина Калинчук намекнул насчет коллективного ужина. Собрать офицеров, помянуть погибших. Капитан отрицательно покачал головой:

— Не будем затеваться. Не та ситуация. У Антипова три человека из экипажей выбыли. Один танк срочно ремонтировать надо, башня кое-как вращается. Савелий Грач через час пойдет с разведчиками глянуть, что впереди.

Старшина рассчитывал на хорошую выпивку. В подвалах бункера обнаружили запас консервов, копченой грудинки, вино, ром. Он уже хватил стакан и был настроен продолжить. Ольхов пристально посмотрел на него.

— Ты, Тимофей Макарыч, иди-ка, перенеси все бутылки ко мне.

— Что мог, перенес. Часть бойцы расхватали. Но там не так и много было. Не перепьются.

— Тогда отправляйся на пару часов спать, и до утра вместе с Малкиным будешь проверять посты.

— Есть! — преувеличенно бодро козырнул Калинчук.

Савелий Грач собирался в ночную вылазку. С собой взял двоих разведчиков из своего взвода и двоих саперов.

— Осторожнее там, — напутствовал его капитан. — Не ввязывайтесь ни в какие потасовки. Если сможешь, приведи «языка». Но специально охоту не устраивай.

— Понятно, — кивнул долговязый старший лейтенант.

Двадцать четвертого апреля, на восьмой день Берлинской наступательной операции, город, в котором шли упорные бои, был полностью окружен советскими войсками.

Слишком тяжелой для Советского Союза была эта война. Сталин и его полководцы были твердо намерены захватить Берлин и поставить точку в войне, не обращаясь за помощью к союзникам. Высок был моральный и боевой настрой бойцов и командиров.

Никто не хотел умирать в эти последние дни перед победой, но войска рвались вперед. Их решительность была куда сильнее отчаянной борьбы зажатого в клещи вермахта.

Противник пытался наносить контрудары. На Берлин была брошена 12-я армия генерала Венка, предназначенная для действий против американских войск. К 26 апреля эта армия была разгромлена. Других крупных сил, чтобы кардинально изменить обстановку, вермахт просто не имел.

Обещания нацистского руководства устроить русским в Берлине «второй Сталинград» остались пустыми словами. Шло планомерное уничтожение берлинской группировки противника.

По свидетельству очевидцев, в главной ставке Гитлера, размещенной в подземной рейхсканцелярии, с 20–22 апреля было уже практически утеряно руководство войсками.

Гитлер, несмотря на уговоры близких ему людей, твердо решил остаться до конца в Берлине. Однако его присутствие приносило мало пользы. Он не вникал в реальную обстановку, впадая в приступы истерики.

Рейхсканцлер то обвинял своих генералов, то, охваченный эйфорией, обещал в считаные дни переломить ход войны и разгромить советские войска.

Об обстановке тех последних апрельских дней написано много, снят вполне правдивый немецкий кинофильм «Бункер». Но я не хочу долго останавливаться на событиях, происходивших в рейхсканцелярии, а вернусь на улицы Берлина.

Работая над этой и другими книгами, мне довелось встретиться с несколькими участниками боев за Берлин. Я продолжаю свой рассказ о них. Можно только представить, как тяжело было идти под пули, зная, что до конца войны остаются считаные дни.

Старший лейтенант Савелий Антонович Грач двигался бесшумным осторожным шагом, выработанным во время службы в разведке. Легкая телогрейка была туго подпоясана, в руках он держал взведенный автомат «Судаева» («ППС»), компактный и удобный в ближнем бою.

Потертый пистолет «ТТ», с которым он воевал два года, был засунут за отвороты телогрейки. Ничего лишнего: ни планшета, ни фляжки, лишь две гранаты за поясом, нож и запасные магазины к автомату.

В пяти шагах впереди шагал сержант Шугаев. Группа из пяти человек миновала небольшую площадь, посреди которой застыл сгоревший танк, и вступила в улицу, держась правой стороны.

В те дни в Берлине не было тихих ночей, хотя основные наступательные бои шли в дневное время. Да и ночи к концу апреля были совсем короткими. Измотанные за день люди в большинстве погружались в глубокий беспокойный сон. Но посты и дежурные пулеметчики с обеих сторон бодрствовали. Небольшая цепочка разведчиков могла в любую минуту стать мишенью для немецкого пулемета.

Угловой четырехэтажный дом был почти полностью разрушен. Над брусчаткой тротуара нависал кусок стены высотой метров десять. Вряд ли здесь могли занимать оборону немцы. Зато впереди сохранялись более-менее уцелевшие здания.

Метрах в трехстах отстучал короткую очередь немецкий пулемет. Ему ответил другой, немного подальше. Лейтенант отчетливо разглядел вспышку. Определил по звуку, что дальний пулемет — это «МГ-34», сравнительно устаревший, но широко используемый в немецких частях.

С нашей стороны немедленно дали понять, что улица контролируется. Выстрел трехдюймовой пушки «ЗИС-3» был звонким, а фугасный снаряд взорвался, выплеснув короткое пламя. На мостовую посыпались обломки, звякнула какая-то железяка.

Ненужная разведчикам перестрелка усиливалась. С немецкой стороны били минометы. Взрывы раздавались позади, но вскоре немцы изменили прицел, и сразу несколько мин взорвались на улице. Осколки свистели, бряцали о камни.

Группа нырнула в развалины, чтобы не попасть под случайный взрыв. С нашей стороны тоже вели огонь минометы, только более мощные, 120-миллиметровые.

— Здесь люди, — позвал Ольхова Иван Шугаев, высветивший фонариком вход в подвал.

В довольно просторном подвале, превращенном в жилую комнату, лежали и сидели человек двенадцать немцев. В основном женщины и дети. Савелий Грач осветил фонариком закутки, продолжая держать автомат наготове.

— Здесь нет военных, — сказала одна из женщин. — Оружия тоже нет.

По-русски она говорила неплохо, хотя и с сильным акцентом.

— Свет с улицы не виден? — спросил лейтенант.

— Нет. Под потолком единственное окно, и оно плотно зашторено.

Оказалось, что жители разрушенного дома живут здесь дней пять. В подвале хоть и не очень холодно, но сыро. Дети простужены, кашляют. Вскипятить чаю или сухого молока сложно. Керосин кончился, а разжечь огонь в маленькой печке опасно. Едва появляется дым, сразу начинают стрелять.