ЛОРИНГ - Макс Ридли Кроу

Он подошел к стойке, находящейся в углу, и склонился над предметом, состоящим из конуса, пластинки, в которую упиралась крошечная иголка, и ручки, которая приводила все это в движение.

— Открыть, — произнес он в конус, вращая ручку. Весь механизм при этом страшно гудел, будто в нем заперли целый осиный улей.

— Он рехнулся? — аккуратно шепнул я на ухо Илайн, но та только раздраженно отмахнулась.

Иголка танцевала, выводя царапины на пластине. Когда она остановилась, Хансер с торжественным видом поднял ее и вернулся к двери. Он выдвинул незаметный прежде ящичек, вроде тех, в которых аптекари хранят свои снадобья, вложил в нее пластинку и задвинул обратно.

Спустя минуту ожидания дверь начала движение и отъехала в сторону, пропуская нас.

— Хотите сказать, что проход охраняет кто-то, испытывающий страсть к научным штучкам? — не удержался я. Моя шея чуть не была свернута, но я не мог разглядеть запирающий механизм, и это доставляло мне физическое неудобство.

— Все куда проще и сложнее одновременно, — самодовольно усмехнулся коротышка. — Фоноавтограф, действие которого вы имели удачу наблюдать, однажды записал голоса всех, кто имеет право входа в это крыло. Теперь же остается только предоставить аппарату еще одну запись для сравнения, и если голос совпадает с уже имеющейся записью, замок отпирается автоматически.

— Гениально! — воскликнула Илайн, впечатленная услышанным.

Я покосился на нее в надежде, что сыщица притворяется, но не нашел тому подтверждения.

— Хотите сказать, что эту дверь открывает запись вашего голоса? А если подделать?

— Исключено. Автомат чутко разбирает ноты, скрытые от человеческого уха. Ни выдать один голос за другой, ни сбить его с толку простуженным горлом — невозможно, — он смерил меня насмешливым взглядом.

— Вот как? То есть если, к примеру, голос человека дрогнет, потому что ему в затылок уткнется ствол тридцать восьмого калибра, автомат будет спокоен?

— Лоринг, — предостерегающе рыкнула Илайн, но Хансер, несмотря на то, что слегка побледнел, успокоил ее:

— Ничего страшного, леди Коллинс. Дикие манеры — это то, что нельзя с себя снять, как одежду.

Мы уже преодолели коридор и уперлись в череду шкафов, с полки одного из которых коротышка жестом фокусника достал листовку и протянул мне.

К своему удивлению, я получил в руки пожелтевший лист бумаги с собственным портретом. Не слишком точный, как по мне: глаза изобразили меньшими, брови — хмурыми, а губы стиснутыми, словно я готовился расчленить незадачливую жертву. И мой бедный нос получился на редкость кривым.

— Я узнал вас, Лоринг, — презрительно выплюнул Хансер. — Однажды вы вломились в мой дом и забрали ценные для меня предметы. Когда нам пришло распоряжение о печати вашего портрета для всех Дворов Венаторов Патрии, я отложил в сторону даже имперский заказ на книгу Великих Побед, чтобы выдать партию листовок незамедлительно.

Илайн смотрела на меня так, будто не могла поверить, что такой подонок может находиться рядом без наручников.

— О, у меня есть поклонники, — мой рассеянный ответ оказался искрой, от которой вспыхнуло разлитое много лет назад масло в душе маленького ученого.

— Вы похитили важные детали! Они должны были помочь мне завершить работу над автоматом, подобным человеку! Из-за вас я упустил драгоценное время, и этот проныра Гапкинс обошел меня всего на сутки. Зачем вам понадобились эти вещи?! Вы все равно ни черта не смыслите в науке!

— Вероятно, кому-то продал, — пожал я плечами, возвращая ему свой портрет, который крошечные ручонки покрасневшего от злости Хансера тут же разорвали на мелкие кусочки.

Мы втроем смотрели, как ошметки бумаги падают на пол подобно лепесткам отцветшей вишни. Протяжно выдохнув, ученый провел по лицу ладонью, затем пригладил вставшие дыбом волосы на затылке, поправил безупречный, но совершенно немодный костюм, и обратился к Илайн:

— Прошу прощения, миледи. Я имел неприличие выйти из себя, но более конфуз не повторится. Идемте.

Стараясь не смотреть в мою сторону, он направился к проходу, который прежде был незаметен между шкафами.

— Вы обчистили его дом, — в шепоте моей спутницы удивительно сплелось восхищение и осуждение.

— Вероятно.

— Значит, из его деталей вы собрали механическую руку, которая вскрывает замки?

— Не будем ему об этом говорить, миледи.

Мы нагнали Хансера, который с кислой миной стоял возле длинного стола.

Здесь пахло углем, машинным маслом и пылью. Стен не было видно за стеллажами с книгами, тетрадями, а также приборами, похожими на фоноавтограф.

— Здесь мы записываем ежегодное обращение императрицы к гражданам Патрии, — торжественно объявил ученый, все также избегая меня взглядом. — Фонографы пришли на смену фоноавтографу, поскольку умеют воспроизводить звук, а не только записывать его.

— Скажите, почему слово императрицы записывается здесь, а выступление парламентеров — выездным оператором? — спросила Илайн, проходя по комнате.

Судя по тому, как она держалась, ей не впервой бывать в святая святых Института Звука.

— О, качество звука, миледи! Ее Превосходительство знает, насколько важна наша работа, и ценит ее! От большого уважения к науке она сама изъявляет желание находиться здесь в момент записи. И если вы сравните запись заседания парламента с голосом нашей владычицы, вы поймете, о чем я говорю.

— К сожалению, у нас нет времени на это, — виновато произнесла Илайн, — но я непременно заеду к вам в назначенное время, чтобы оценить по достоинству разницу звучания.

Хансер поклонился, оставшись удовлетворенным такой формой отказа.

— Вас, помнится, интересовали записи ораторов из ложи «Прорыва»? — полувопросительным тоном уточнил тот, хотя наверняка все помнил.

— Да, будьте так любезны.

Пока скрипели ящики стола, я прошелся взад-вперед, прислушиваясь к своим ощущениям. Тишина. Под ногами был мягкий ковер, который делал шаги бесшумными. Если Хансер перестанет сопеть и хлопать дверцами стола, то, скорее всего, мы погрузимся в абсолютную изоляцию от звуков. Необычное ощущение.

Бережно, словно обращался с собственным новорожденным первенцем, ученый расположил пластину в проигрывателе и поставил иглу на внешнюю границу. Нажав на рычаг, он немного отошел в сторону, приглашая нас, точнее — Илайн.

Сперва из медной воронки послышались хрипящие звуки, будто крошечные коготки скрежетали по трубе. Затем раздался голос, приглушенный и вибрирующий, как если бы говоривший решил поделиться своими мыслями, засунув голову в жестяную банку.

— Стивен Чейз. Моё почтение, джентльмены. Вопрос, который поднял сквайр Энтони, чрезвычайно важен. Военные действия на территории Огалтерры не могут продолжаться вечно. Времена, когда Джефферс, упокой Господь его душу, вел наши войска в бой, давно минули. Может теперь он и покровительствует нашей отважной армии, но делает это из ряда вон плохо.