Ермак Тимофеевич - Николай Гейнце

Вследствие ряда этих бедствий Москва опустела.

На это запустение, кроме катастроф и казней, повлияло и перенесение царской резиденции в Александровскую слободу.

В описываемый нами год жителей в Москве насчитывалось только 30 тысяч человек. В их числе были старые родовитые бояре; другие же менее знатные родом перенесли свои резиденции в Александровскую слободу, которая сделалась городом, украшенным церквями, домами и лавками каменными. Тамошний славный храм Богоматери сиял снаружи разными цветами, серебром и золотом. На всяком кирпиче был изображён крест.

Царь жил в больших палатах, обведённых рвом и валом; придворные государственные и воинские чиновники — в особых домах. Никто не мог ни въехать туда, ни выехать оттуда без ведома Иоанна.

Жизнь в Александровской слободе слагалась крайне своеобразно. Всё указывало на ненормальное состояние властителя Русской земли. Вот как описывает эту жизнь историк Карамзин:

«В сём грозно-увеселительном жилище, окружённом тёмным лесом, Иоанн посвящал большую часть времени церковной службе, стремясь искреннею набожностью успокаивать душу.

Он хотел даже обратить дворец в монастырь, а любимцев своих — в иноков: выбрал из опричников 300 человек самых злейших, назвал братиею, а себя игуменом, князя Афанасия Вяземского келарем, Малюту Скуратова параклисиэрхом; дал им тафьи или скуфьи и чёрные рясы, под коими носили они богатые золотые, блестящие кафтаны с собольей опушкою: сочинил для них устав монашеский и служил примером в исполнении оного.

В четвёртом часу царь ходил на колокольню с царевичем и Малютою Скуратовым, в церковь кто не являлся, тот наказывался восьмидневным заключением.

Служба продолжалась до шести или семи часов. Царь пел, читал, молился столь ревностно, что на лбу являлись у него знаки крепких земных поклонов.

В восемь часов опять собирались к обедне, а в десять садились за братскую трапезу все, кроме (хозяина) Иоанна, который стоя читал вслух душеспасительные наставления… Между тем братья ели и пили досыта — всякий день казался праздником. Не жалели ни вина, ни мёду, остатки трапезы выносили из дворца на площадь для бедных.

Игумен, то есть царь, обедал после, беседовал с любимцами о законе, а затем дремал или ехал в темницу пытать какого-нибудь несчастного.

Казалось, что эти ужасные зрелища забавляли его — он возвращался с видом сердечного удовольствия, шутил, говаривал веселее обыкновенного. В восемь часов шли к вечерне, в десятом Иоанн уходил в спальню, где трое слепых по очереди, один за другим рассказывали ему сказки. Он слушал их и засыпал, но ненадолго, в полночь вставал, и день его начинался молитвою.

Иногда докладывали ему в церкви о делах государственных, иногда самые зверские повеления давались Иоанном во время заутрени или обедни.

Единообразие своей жизни он прерывал так называемыми объездами, посещал монастыри, и ближние и дальние, осматривал крепости на границе, ловил диких зверей в лесах и пустынях; любил в особенности медвежью травлю, между тем везде и всегда занимался делами, ибо земские бояре, мнимо-уполномоченные правители государства, не смели ничего решать без его воли.

Когда приезжали в Россию знатные послы иноземные, Иоанн являлся в Москве с обыкновенным великолепием и торжественно принимал их в новой кремлёвской палате, близ церкви св. Иоанна; являлся там и в других важных случаях, но редко.

Опричники, блистая в своих золотых одеждах, наполняли дворец, не преграждая пути к престолу и старым боярам, но только называя их презрительно „земскими“.

В числе этих опричников были и бояре Иван и Семён Обносковы.

Скажем несколько слов в объяснение появления в царствование Иоанна IV разделения в Московском государстве служивых людей на опричников и земских.

Первые считались как бы телохранителями царя, выбранные им в числе шести тысяч человек из князей, дворян, детей боярских; им были отведены, как мы уже упоминали, в Москве особые улицы, им розданы поместья в избранных царём городах.

Эта часть России в Москве, эта шеститысячная дружина Иоаннова, этот новый двор, как отдельная собственность царя, находясь под его непосредственным ведением, были названы „Опричниною“, а всё остальное, то есть всё государство — „Земщиною“, управление которой он поручал земским боярам.

Затейливый ум Иоанна изобрёл достойный символ для своих новых слуг: они ездили всегда с собачьими головами и с метлою, привязанными к сёдлам, в ознаменование того, что грызут лиходеев царских и метут Россию.

В описываемое нами время опричнина уже существовала пятнадцать лет.

1580 год был для России годом тяжёлых испытаний — начатая война с Польшей окончилась переговорами о мире, постыдными для русских людей. Царь страдал, видя страдания старых бояр и народа. Их недовольство, которое они не смели выразить, раздражало его.

Всё это привело к катастрофе страшной, небывалой, местом действия которой была та же Александровская слобода.

Старший сын царя Иоанна Васильевича — Иоанн — был любимцем отца. Юноша занимался вместе с отцом государственными делами, проявлял в них ум и чуткость к славе России. Во время переговоров о мире, страдая за Россию, читая и горесть на лицах бояр, слыша, может быть, и всеобщий ропот, царевич, исполненный благородной ревности, пришёл к отцу и потребовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России.

Царь, страдающий, раздражённый, пришёл в безумную ярость.

— Мятежник! — воскликнул он. — Ты вместе с боярами хочешь свернуть меня с престола!

Он поднял острый жезл свой. Борис Годунов хотел удержать его руку, но царь нанёс ему несколько ран и ударил царевича по голове так сильно, что тот упал, обливаясь кровью.

Несчастный при виде гнева отца спрятался было за присутствовавшего в горнице Ивана Обноскова, но тот в страхе, чтобы удар жезла не попал в его голову, посторонился. Удар пришёлся по голове царевича Иоанна.

Увидя сына, лежавшего у его ног, залитого кровью, царь Иоанн Васильевич пришёл в себя.

— Я убил сына! — воскликнул он в исступлении и кинулся обнимать его, целовать, удерживая кровь, моля Бога о милосердии, а сына — о прощении. Но воля Божия совершилась.

Царевич, лобызая руки отца, нежно изъявлял ему любовь и страдание, убеждая его не предаваться отчаянию, сказал, что умирает верным сыном и подданным.

Он жил четыре дня и скончался 19 ноября.

В той же самой Александровской слободе, где столько лет лилась боярская кровь, Иоанн, обагрённый сыновнею, в оцепенении сидел недвижно у трупа, без пищи и сна несколько дней.

Двадцать второго ноября вельможи, бояре, князья, все в чёрной одежде понесли тело в Москву. Царь шёл за гробом до самой церкви св. Михаила Архангела, где указал место между памятниками своих предков.