Домашний фронт - Кристин Ханна

Как жить, зная, что в любой момент тебя могут убить, покалечить, разорвать на куски? Но сильнее страха была тревога за детей. Впервые за все время она задала себе прямой вопрос: «А если я не вернусь? Что тогда станет с моими детьми?»

В тот вечер, после долгого дня, заполненного бумажной писаниной, знакомством с новыми сослуживцами, мужчинами и женщинами, бесконечными лекциями на самые разные темы, от скорпионов на авиабазе до использования аварийно-спасательного оборудования, Джолин наконец приняла душ. Было уже одиннадцать часов. Женщин на базе служило немного, и поэтому очереди в душ не было, но в темноте женщины здесь старались не ходить поодиночке. Армия, конечно, сильно изменилась, но все же недостаточно. Лучше, чтобы рядом была подруга.

После душа они с Тэми молча вернулись в трейлер.

Войдя внутрь, Тэми рухнула на кровать и мгновенно уснула.

Джолин хотя и выбилась из сил, но чувствовала, что слишком взвинчена и не заснет. Она достала ноутбук и принялась писать письмо домой. Интернета не было — и, возможно, какое-то время не будет, — но лучше написать письмо сегодня, а завтра выяснить, можно ли отправить его из командного пункта. Ей было необходимо чувствовать связь с семьей, а это единственный способ.

Она попыталась представить свою семью во всех подробностях: вот они сидят на диване — письмо собрало их вместе. Бетси читает вслух.

«Сегодня базу обстреливали четыре раза. А мы только приехали».

Джолин представила, что они подумают, и поняла, какими должны быть письма домой.

«Мои любимые, — написала она. Тоска была такой сильной, что Джолин с трудом заставила себя продолжить. Она сделала глубокий вдох. — Перелет был очень долгим, и я ужасно устала. Ты не поверишь, Бетси, какая тут ровная местность цвета пожухлой пшеницы. И жуткая жара. Я была вся мокрая, даже не успев выйти из самолета.

Нас с Тэми поселили, в маленьком трейлере. Именно так я когда-то представлял себе колледж. Нам нужны фотографии и плакаты, чтобы тут стало уютнее. Поможете? Я пришлю снимки, как только смогу…»

Джолин писала обо всем, что только приходило в голову. Потом силы у нее иссякли, и она закрыла компьютер и убрала в шкафчик. Там лежал розовый дневник, который Бетси подарила ей на день рождения. Джолин достала дневник, положила себе на колени и раскрыла. Она хотела отдать его Бетси, когда вернется домой, но теперь — не прошло и двадцати четырех часов, как она здесь, — она поняла, что не сделает этого. В этих записях ей нужно быть честной и откровенной, потому что теперь она не только мать, но и старший уорент-офицер Заркадес, и страх и сомнения для нее под таким же запретом, как правда для ее семьи.

Джолин раскрыла дневник и стала писать.

«Май 2005.

Этот дневник предназначался для тебя, Бетси. Я собиралась записывать в него все, что чувствую здесь, чтобы по возвращении домой вручить тебе и сказать: вот все, о чем я думала в разлуке с тобой. Мне казалось, что я смогу дать советы, которые тебе пригодятся в жизни, мудрые и полезные. Идеальная мать, даже на другом краю земли. Но правда заключается в том, что мое материнское сердце разрывается на части. Я обязана быть сильной, забыть о своей любви к тебе и к Лулу. Если не смогу, то стану бесполезной. Здесь, на этих страницах, что ты мне подарила, я должна говорить сама с собой. Надеюсь, что, записывая свои страхи, я ослабляю их. Может, придет день, и я отдам тебе этот дневник, когда ты достаточно повзрослеешь, чтобы не судить меня слишком строго. Сегодня базу обстреливали четыре раза. Когда сирена зазвучала в четвертый раз, мы с Тэми переглянулись, пожали плечами и остались в трейлере. Я продолжала разбирать свои вещи, но слышала свист ракет и взрывы мин и думала, будет ли у меня шанс попрощаться со своими девочками. А потом все закончилось.

Закончилось.

Похоже, в последнее время это слово наиболее точно описывает мою жизнь. Например, мой брак.

Закончилось.

Мне так одиноко здесь без Майкла. Иногда я пытаюсь представить, что он ждет меня дома, что он по-прежнему меня любит.

А потом меня приводят в чувство разрывы бомб. Я здесь меньше суток, но мне уже кажется, что я здесь умру.

Почему я не задумывалась об этом раньше?»

Майкл покинул свой кабинет около полудня и поехал в северную часть города. Нашел нужную улицу и сверился с адресом, который ему дали. Потом, нахмурившись, посмотрел в окно. Да, это здесь.

Кабинет психиатра не внушал особого оптимизма. Он располагался в обшарпанном доме постройки середины прошлого века на не самом престижном участке Аврора-авеню. Мимо, громко сигналя, проносились машины.

Майкл припарковался между ржавым пикапом и сверкающим зеленым электромобилем. Усеянный трещинами и сорняками тротуар привел его к слегка просевшему крыльцу. Майкл остановился перед входной дверью и постучал.

Дверь почти сразу же открыл долговязый пожилой мужчина с седыми волосами до плеч и узким морщинистым лицом. В синем костюме в клетку, вышедшем из моды лет двадцать назад, и ядовито-зеленой рубашке он был похож на состарившегося рокера. Лет ему было не меньше семидесяти, но в его внешности проступало что-то юношеское.

Майкл надеялся, что это не врач. Адвокаты любят, чтобы их эксперты выглядели солидно.

— Должно быть, вы Майкл Заркадес. — Мужчина протянул руку. — Кристиан Корнфлауэр. Большинство моих пациентов называют меня «доктор К». Входите.

Психиатр отступил в сторону, пропуская Майкла. В приемной за старинным письменным столом из некрашеного дерева сидела молодая женщина с лиловыми волосами и серебряным колечком в носу; она барабанила пальцами по клавиатуре, одновременно разговаривая по телефону. Кивнув ей на ходу, доктор провел Майкла через кабинет, заставленный удобными мягкими креслами и массивными дубовыми столами. На стенах, оклеенных обоями с узором из роз, были развешаны плакаты с цитатами и остроумными фразами, например, «Сегодня первый день вашей оставшейся жизни».

Наконец они вошли в комнату, которая, вероятно, служила хозяйской спальней. В большое окно были видны ветки старой яблони с зелеными листьями и крошечными завязями. Стены спальни были облицованы деревянными панелями в стиле семидесятых, украшены цитатами и дипломами в рамках — Гарварда, Университета Джона Хопкинса и Беркли.

Доктор сел на свое место за антикварным письменным столом красного дерева. Майкл устроился напротив хозяина в мягком кресле с обивкой из красного бархата.

— Должен признаться, доктор Корнфлауэр, у вас отличные рекомендации. Я защищаю молодого человека…

— Кита Келлера.

Майкл нахмурился:

— По телефону я не называл имени клиента.

Кристиан выразительно пожал плечами.

— Возможно, я выгляжу так, словно был в Вудстоке — на который, к сожалению, не попал, — но внешность обманчива. Я неглупый человек, Майкл. Вы взяли практически безнадежное дело Кита Келлера, который выстрелил в голову жене и забаррикадировался в доме на несколько часов, угрожая убить себя. Черт возьми, это же показывали по телевизору! Прямо перед камерами полицейский спецназ вывел его, забрызганного кровью. Всем известно, что убил он. Я знал, что если вы умны — и очень на это надеялся, — то рано или поздно окажетесь перед моей дверью.