Истина короля - Мария Сергеевна Руднева

– Она едет! А знаешь, что это значит, дружище? Что я все рассчитал правильно! Правильно! И мое сокровище – моя паровая машина – уже совсем скоро покатится по таким же рельсам ко дворцу Цикламенов!

Паровая машина тем временем доехала до конечной точки и остановилась, осторожно коснувшись выкрашенными черной краской бортами вокзальной стены. Котел опустел – вода закончилась, уголь потух, и прекратилось движение.

– Жаль, она не может двигаться сама… – погладив ее черный борт указательным пальцем, пробормотал мистер Мирт. – С другой стороны, тогда у меня не было бы Амелии. Скоро наступит ее звездный час. Как же я жду этой минуты…

– Стучат, – сообщил Поуп.

Чуткий слух горгульи улавливал любые звуки.

Мистер Мирт встрепенулся.

– Это, наверное, по моему объявлению! Поуп, сделай чай!

Он осторожно снял паровую машину с рельсов и поставил ее на один из зеленых замшевых холмов, вскользь подумав, что неплохо было бы добавить на макет фигурки людей – ведь паровая машина ничто без пассажиров, для которых создана.

И, может быть, пару фаэ в Холмы – для радости.

* * *

У дверей Габриэля Мирта поджидала целая делегация – двое незнакомых мужчин и мисс Амелия. Все складывалось удачно: у мистера Мирта были опасения, что из-за вздорного характера матушки мисс Амелия не сможет приехать к нему на импровизированные «смотрины» с целью расширить количество людей, небезразличных к судьбе паровой машины и будущего всех Бриттских островов.

Поуп открыл дверь и снова притворился всего лишь каменной горгульей, оставив гостей недоуменно озираться в поисках камердинера. Мистер Мирт вышел им навстречу, пытаясь пальцами пригладить буйство каштановых кудрей, приведенных в полный беспорядок за время эксперимента с миниатюрами.

Мистер Мирт быстро оглядел собравшихся. На мисс Амелию он глянул мимолетно – и тут же отвел взгляд в смущении, однако успел отметить ее новое платье цвета ночного неба и изящную прическу. Что отдельно поражало его в этой девушке – так это ее умение выглядеть женственно и нежно и при этом исповедовать принципы равенства и свободы…

Его взгляд переместился на незнакомцев.

Один из них сразу показался ему тем, кого он искал – широкая фигура была затянута в простую рубашку, едва не трескавшуюся в плечах, грубые штаны и тяжелые рабочие ботинки. Рукава, закатанные до локтя, выдавали привычку много и долго работать руками. Но куда больше говорили об этом сами руки: с широкими мозолистыми ладонями, с ожогами и ссадинами, руки рабочего. Мистер Мирт посмотрел ему в лицо: пара ясных голубых глаз на загорелом лице. Усы и борода, немного неряшливые, словно хозяину совершенно недосуг заниматься своим внешним видом, дополняли картину, добавляя в образ последние штрихи. Мистер Мирт решил, что этот человек ему нравится. Если окажется, что дух и помыслы этого человека совпадут с его собственными… Это будет успех.

Его спутник оставил Габриэля в недоуменном удивлении, граничащем с восторгом. Биомеханические детали его тела сразу приковали взгляд. Только после этого мистер Мирт заметил другую особенность, не менее бросающуюся в глаза, – человек был ханьцем. Неожиданно. Интересно, какую цель он преследует, придя сюда? Впрочем, именно за этим и существуют собеседования, неизбежно следующие за подачей любого объявления в газету.

Тем более эти двое были первыми, кто откликнулся, и, как подозревал мистер Мирт, последними. Много найдется зевак, любознательных до того, что он представит на Выставке, но мало кто согласится плыть с ним в одной лодке после скандального выбора в пользу Амелии. Тем более среди работяг. Однако рискнуть, безусловно, стоило.

– Доброго дня, господа, – улыбнулся он. – Я Габриэль Мирт. Проходите в мой кабинет. Могу я предложить вам чаю?

Чай мистер Мирт вновь подавал сам, не желая раньше времени афишировать своего необычного камердинера. Ему достаточно было слухов вокруг его персоны из-за паровой машины и выбора водителя для нее, и обсуждение на широкую публику каменного великана было определенно лишним. Особенно после объявления Права на смерть. Мистер Мирт никак не считал себя членом королевской семьи, хоть и вырос в одном доме с принцем Андерсом, но каменных великанов привыкли ассоциировать с Блюбеллами, и будет сложно объяснить и без того возмущенной толпе, что дело обстоит чуть сложнее, чем принято полагать.

Гости расположились в просторной гостиной мистера Мирта, где хватило бы места, чтобы разместить весь «Клуб изобретателей имени П. Графа».

Широкоплечий механик, представившийся как Джон Ортанс, выбрал глубокое кресло, обшитое бархатом цвета спелой травы, расположенное у окна. Его товарищ-ханец по имени Юй Цзиянь выбрал место в тени. Мисс Амелия привычно уселась на диванчик. Мистер Мирт занял место у доски, предвкушая новый рассказ о достижениях в области паровых технологий и своем изобретении.

– Итак, любезные господа, – начал было мистер Мирт и прикусил язык, едва не со смехом осознав, что с той же фразы начинал свое миниатюрное представление получасом раньше наверху.

Возможно, отныне он будет с этой фразой неразлучен. Для Выставки определенно подойдет.

Он справился с внезапно накатившим нервным смехом и все-таки начал заново:

– Итак, любезные господа, вижу, что мое объявление не оставило вас равнодушными. Прежде чем перейти к конкретике, позвольте представиться еще раз: Габриэль Мирт. Изобретатель. Имею некоторое количество патентов, улучшивших жизнь многих лунденбурхцев на протяжении последних нескольких лет. И только сейчас я готов подступиться к главному делу своей жизни. Изменить сам рисунок Бриттских островов не в мелочах, быть может, и важных для отдельно взятых людей, но все же малозначительных… Но сделав по-настоящему крупную ставку. Вы слышали уже про мою паровую машину или хотите услышать подробности из первых рук?

– Газеты пишут разное, – сказал Джон Ортанс. – Так что вы уж расскажите, что придумали, чтобы мы представляли картину в целом.

– Что ж…

Когда мистер Мирт говорил о паровой машине, лицо его приобретало поистине вдохновляющее выражение. Такая одержимость характерна только для поэтов, художников и изобретателей – словом, людей не от мира сего, дрейфующих на волнах своего воображения и плохо контактирующих с миром реальным. При этом особо успешные ухитрялись как-то воплощать свои фантазии, материализовывать их. Таким образом на свет появлялись великие поэмы, знаменитые живописные полотна и многое другое, что невозможно без этой самой увлеченности, болезненного погружения в собственный внутренний мир.

Кому-то открывают глаза нужды простых людей, кто-то видит во сне перспективу и, проснувшись, ухитряется удержать ее в тесно сжатом кулаке, а кто-то отталкивается от собственных безумных фантазий, грезит наяву, насквозь пропитавшись древней магией и современным желанием перемен.

Джон Ортанс и Юй Цзиянь оказались, в свою очередь, хорошими слушателями: