Воры, вандалы и идиоты. Криминальная история русского искусства - Софья Багдасарова

Миллионер Василий Поклонский является одним из важнейших членов этой организации, он жертвует ей огромные суммы и спонсирует постройки молельных домов. Сегодня, вернувшись с vip-вернисажа в Третьей Третьяковке, куда он был приглашен в числе прочих фигурантов списка Forbes-2221 и видных политиков, он находится в печали. В отдельном зале за бронированным стеклом с мощнейшей лазерной и телепатической сигнализацией он впервые увидел вблизи шедевр Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Миллионер крайне оскорблен клеветнической картиной – как были оскорблены и другие грозненцы на протяжении предыдущих столетий. Решительный Поклонский охвачен лишь одной мыслью – со лживой картиной надо что-то сделать! Но что?

Один из его замов, Антон Семенович Шпак, вспоминает о проекте, который как раз находится в разработке в лабораториях фирмы. Перед очами миллионера предстает инженер-изобретатель Александр Сергеевич Тимофеев, который занимается созданием машины времени. «Проект еще не завершен, – объясняет очкарик Шурик миллионеру, – телесно перенести человека в прошлое мы еще не можем. Однако благодаря вот этим рычажкам вы можете перенести в прошлое свой разум, свое сознание. Если машина найдет в прошлом какого-нибудь подходящего реципиента, то вы сможете овладеть его мыслями и управлять его поведением. Итак, начнем? Какую дату вы ходите выбрать?»

* * *

Попытка номер один. Эта история случилась 16 января 1913 года в Третьяковской галерее в Москве, в Лаврушинском переулке. К этому времени ее основатель Третьяков уже пятнадцать лет как скончался, шестью годами ранее подарив свой музей городу. Третьяковка была открыта для посещения широкой публикой и, конечно, пользовалась огромной популярностью.

Одним из постоянных посетителей музея был 28-летний иконописец Абрам Балашов. Он часто останавливался перед картиной Репина. Полотно, изображающее царя и его залитого кровью сына, уже было чрезвычайно знаменито.

Оно прославилось сразу же, как только Репин его выставил, – 28 лет назад, на 13-й Передвижной выставке. В газетах тогда, в 1885 году, прошел шквал статей, посвященных шокирующей картине. Публика ломилась в зал, чтобы взглянуть на нее. В один из дней началась такая давка, что кассирш прижали в угол, сломали их стулья, опрокинули ограждение около картины – всего в тот день по залу прошлось более четырех тысяч человек. «Кровь, кровь! – вспоминал потом мемуарист. – Кричали кругом. Дамы падали в обморок, нервные люди лишались аппетита». Обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев объявил, что его засыпали возмущенными письмами, что картина у многих оскорбляет нравственное чувство, что смотреть на нее без отвращения нельзя. Третьяков, который к этому времени приобрел полотно, получил официальный запрет на то, чтобы выставлять его в галерее для широкого доступа. Картину запретили возить в Передвижных выставках по провинции и тиражировать в репродукциях. Из-за «Ивана Грозного» даже был введен новый вид цензуры – цензура художественных выставок, которым отныне требовалось получить разрешение властей на каждое из своих произведений.

К счастью, запрет на показ картины в галерее действовал всего три месяца. Художник-маринист Алексей Боголюбов, который был личным другом императора Александра III, выхлопотал его отмену. Однако запрет на репродуцирование сохранялся еще долго.

С той поры прошло 28 лет. Абрам Балашов был иконописцем из семьи старообрядцев. Его старший брат умер в Алексеевской больнице для душевнобольных (в будущем – им. Кащенко), в той же больнице находилась его сестра. В это же учреждение вскоре поместят и самого Балашова.

Сотрудник Николай Мурогель оставил воспоминания о том утре 16 января. Он пишет, что едва музей открылся, как по залам быстро и целенаправленно, не останавливаясь у других картин, прошел молодой человек, который торопился именно в зал Репина. «Вдруг резкий звук пронесся по всей галерее (…) Вдруг снова удар – тррр! И еще – тррр! В репинском зале два служителя держали за руки молодого человека и вырывали у него финский нож. Молодой человк кричал: «Довольно крови! Долой кровь!» Лицо у него было бледное, глаза безумные».

Балашов успел нанести полотну три длинных удара – по лицам царя Ивана и его сына – по самой эмоциональной части картины.

Глава галереи Остроухов после трагедии ушел в отставку, на его место был избран художник и реставратор Игорь Грабарь. Хранитель галереи Егор Хруслов, который находился в музее во время преступления, покончил с собой, бросившись под поезд. Поэт Максимилиан Волошин на диспуте, организованном им вместе с эпатажниками, членами группы «Бубновый валет» в Политехническом музее, восклицал: «Не Репин – жертва Балашова, а Балашов – жертва репинской картины! За 30 лет картина Репина принесла много вреда. И надо закончить дело, начатое Балашовым (не в смысле физического уничтожения картины, конечно). Ей не место в национальной картинной галерее! Третьяковская галерея поступила бы благоразумно, если бы пожертвовала ее в большой паноптикум!.. В отдельную комнату с надписью: «Вход только для взрослых!..»

Фрагмент картины с ударами, 1913 год

В музее же немедленно занялись реставрацией шедевра. Грабарь оставил воспоминания об этих мучительных днях. Профессиональные реставраторы Дмитрий Богословский и его помощник Иван Васильев занялись процедурами. Они соединили нити холста на месте разрезов и провели дублирование холста на новое основание. В местах повреждения был подведен грунт, чтобы на этой основе можно было потом воспроизвести утраченные фрагменты лиц.

Все было готово к финальному этапу реставрации, чтобы «Иван Грозный» снова стал таким, каким он был создан. Но тут, пока Грабарь куда-то отлучился из галереи, в музей приехал сам Репин, постаревший автор картины, который очень переживал, боясь, что одно из величайших его творений будет утрачено.

Репин подошел к картине. С удовлетворением отметил, что порезы заделаны и подведено новое основание. Старик достал кисти и краски и за пару часов сам записал подготовленные для живописи места. Довольный проделанной работой, Репин в тот же день уехал в Петербург, пожалев, что не пересекся с Грабарем.

И хорошо, что он не успел встретиться с директором музея! Быть может, это бы кончилось плохо для одного из них!

«Я света не взвидел», – написал потом Грабарь, вспоминая свои ощущения при взгляде на проделанную Репиным работу. Дело в том, что за прошедшие десятилетия, во-первых, изменилась манера художника – он стал более экспрессивным, и его свежие мазки не сочетались с общим стилем старой картины. Во-вторых, изменились его вкусы относительно колорита. Красочная палитра Репина стала более лиловой, и с прежней гаммой «Ивана Грозного» это совершенно не вязалось. Срочно, срочно, пока масло не засохло, Грабарь смыл свежую краску с израненной картины.

Грабарь – который прежде всего сам являлся талантливым живописцем – вместе с Богословским и его помощником занимались записями на поврежденных местах медленно и тщательно. На эту ювелирную работу ушла неделя. Мазки воспроизводились по крупным фотосъемкам картины, слава богу, сделанным еще до нападения.