Аварийная команда - Роман Глушков

Сидевшая на прибрежном песке Веснушкина понурила голову и тихонько зарыдала. Дядя Пантелей хотел было утешить бедную Леночку, но передумал и, состроив выразительные глаза Тумакову, кивком попросил его позаботиться о девушке. Вот она, житейская мудрость. Паша тоже сейчас не находил себе места, того и гляди норовя удариться в панику. Но Иваныч быстро смекнул, как погасить охватившее молодежь отчаяние. Не сказав ни слова, он переключил внимание юноши и девушки друг на друга, после чего за них можно было больше не переживать. Тумаков нежно обнял Веснушкину за вздрагивающие плечи и начал что-то негромко шептать ей на ухо. Леночка отвечала Паше молчаливым киванием и хоть плакать не перестала, но давала понять, что старается обуздать волнение. А Пантелей Иваныч уселся неподалеку от молодежи и взялся молча размышлять о чем-то своем.

Охрипыч, напротив, пытался вернуть себе душевное равновесие, расхаживая взад-вперед по берегу и рассуждая вслух обо всем, только что услышанном. Я ненароком подметил, что, разговаривая сам с собой в спокойном тоне, прапорщик совершенно не употребляет бранных слов. Даже самых безобидных – тех, которые дозволял себе использовать при разговоре с дамами. А я уж было решил, что в этом плане Хриплый неисправим, как матерый рецидивист, и, наоборот, скорее изгнал бы из своего лексикона обычные слова, чем намертво въевшийся туда мат.

Но больше всех меня опять огорошила наша несравненная Агата Юрьевна. Даже тогда, на крыше крепости, когда Банкирша добровольно затесалась ко мне в команду, я был удивлен не так сильно, как теперь. Не иначе, нравилось Агате сначала создавать о себе стойкий стереотип, а потом вдруг рубануть сплеча и разрушить сложившееся о ней мнение.

Я стоял неподалеку от омываемой волнами армиллы и отрешенно пялился на прибой и бродившего по берегу прапорщика. После жесткого падения на мелководье тело мое ныло, а голова побаливала. Настроение, как и у всех, было отвратительнее некуда.

Агата приблизилась почти беззвучно – так, словно хотела застать меня врасплох, – и встала рядом, вертя в пальцах зажигалку. Я поморщился и совсем скис: мне сейчас только выговора от Банкирши недоставало. Но вместо того чтобы выразить шатуну Свекольникову общее презрение, она сунула в зубы сигарету, а затем протянула мне полупустую пачку и зажигалку.

– Угощайся, – предложила Агата примирительным тоном, чем и вогнала меня в замешательство.

Я исподлобья взглянул в карие глаза Банкирши и не обнаружил в них привычного недружелюбия. Его сменили усталость и обреченность. Однако, что характерно, в этом взгляде наличествовало куда больше естественности, чем в прежнем – надменном и холодном. А вообще красивые у Агаты глаза. Большие и выразительные, как у восточной царицы. Надумай Банкирша податься в кинематограф, шутя прошла бы кастинг на роль Клеопатры. И не исключено, что затмила бы на этом поприще саму Элизабет Тейлор…

Я и забыл, когда в последний раз закуривал, но счел невежливым отказываться от такого подарка. А он и впрямь был щедрым. Ведь Агата уже выяснила, что в Ядре нет табачных лавок, и, стало быть, разжиться сигаретами ей повезет лишь по возвращении в родную Проекцию. К тому же хитрая дамочка прекрасно знала, что я не курю, и потому ее поступок требовалось рассматривать не в качестве широкого жеста, а как попытку возведения моста взаимного доверия. И я был вовсе не против: путь предстоял опасный, да и финал его виделся слишком туманным. Самое время пойти на компромисс и растопить этот никчемный лед неприязни, дабы путешествие не стало для нас обоих в тягость.

Курево оказалось легким, однако с непривычки у меня все равно запершило в горле. Но я упорно скурил сигарету до фильтра, тем самым подчеркнув, что отнесся к дипломатическому жесту Банкирши с должным уважением.

– Наверное, пора бросать курить, – сказала Агата, пряча в карман зажигалку и пачку. – Все-таки не девочка уже, чтобы перед парнями светскую львицу изображать. Вот добью пачку и завяжу, пока есть возможность. И Держателя этого попрошу: пусть в настройках покопается и введет в Трудном Мире табачный мораторий. Полагаю, многие мне за это спасибо скажут… То есть сказали, если бы узнали, конечно. По крайней мере, в обществе анонимных курильщиков, где я одно время состояла, – точно.

– А что, разве у нас тоже есть такие общества? – поинтересовался я, пытаясь нащупать тему для поддержания разговора. Говорить об утраченном мире в прошедшем времени не хотелось – должна же была у нас остаться хоть мало-мальская надежда? – Мне всегда казалось, что это только за рубежом люди помешаны на разных обществах по интересам, где принято публично плакаться друг другу в жилетку и каяться в собственных грехах. Даже не верится, что ты посещала такие собрания.

– Да, была там пару раз, – с усмешкой призналась Банкирша. – Думала, это и впрямь поможет мне завязать с курением. Но как посмотришь на кислые рожи тех, кто тусуется на таких собраниях, послушаешь, о чем говорит эта публика, так рука сама за сигаретой тянется… Короче, плюнула, развернулась и ушла. Хотя многие мужики, наверное, разочаровались. Они-то ждали, когда я начну им душу изливать и обниматься с ними полезу, а тут такой облом. Забросить бы сюда всю эту чувствительную компанию и посмотреть, как им это понравится.

– Им сейчас по-любому хуже, чем нам, – заметил я. – Так что неизвестно, кто кому еще завидовать должен.

– У тебя остался кто-нибудь… там? – Агата задумалась, но так и не нашла подходящего определения для нашей погасшей Проекции. – Жена, дети, родители?

– Только отец, – ответил я. – В прошлом году семидесятилетний юбилей отпраздновал. Все сетовал, что мать не дожила, а так заодно бы и золотую свадьбу справили. Да как обычно, по традиции, бранился, что и он, похоже, не успеет понянчиться со своими внуками…

Я осекся. Странно все-таки повлиял на меня пережитый стресс. Стою и откровенничаю перед малознакомой женщиной, чего раньше не позволял себе даже с друзьями. Нет, так дело не пойдет. Надо держать себя в руках, а язык – на привязи. А то, не ровен час, впаду в ностальгию, расклеюсь и пиши пропало. Наедут в следующий раз уборщики или вышибалы, а Глеб Матвеевич – в глубокой депрессии. Вяжи его, враги, тепленьким, тащи прямиком на Катапульту, а он и слова против не вякнет.

– И не говори: такая же история, – махнула рукой Банкирша. – У меня младшая сестра в девятнадцать лет замуж выскочила. Так мама-папа ее поначалу ругали, а через три года, когда у нее уже двое детей народилось, мне в пример начали ставить. Забавно, да?.. Словно Агата у нас в родне ущербная какая-то! Но зато я теперь могу гордиться, что есть на свете человек, который ради меня даже пошел на убийство.

– Не было никакого убийства, – уточнил я. Рип проинформировал нас, что в Ядре для бессмертных чемпионов и шатунов мой пистолет, копья вышибал и когти уборщиков – суть одного поля ягода. А именно: устройства для кратковременного шока, способствующие обузданию нарушителей закона перед их препровождением на Катапульту. – Если бы я не выбросил тех чемпионов в Беспросветную Зону, они наверняка оправились бы от ран и уже через пять минут гнались за нами по пятам.

– Но ведь тогда ты еще не знал, что вышибалы бессмертны, – не согласилась Агата. – А это полностью меняет дело. Поначалу я, как цивилизованный человек, была, конечно, шокирована такими радикальными методами отстаивания справедливости. Но когда немного успокоилась, поняла, на какой риск ты пошел, применив огнестрельное оружие против того ублюдка. Везешь при себе деньги и драгоценности, знаешь, что если арестуют, то просто так не отмажешься, однако не убегаешь от вышибал, а достаешь пушку и вешаешь на себя три трупа. И все это – ради пятерых незнакомых людей, которые могут запросто выдать тебя милиции… Я почему-то считала, что ты только и ждешь повода, чтобы от нас отвязаться.