Леди Удача - Бетина Крэн

Она ждала, с бьющимся сердцем, вся превратившись в способность ощущать. Жар от его ладони проникал сквозь одежду, достигал самой чувствительной части ее тела. Рука не двигалась. Только излучала жар. Барбадосский тропический жар… Все силы ее восприятия были сосредоточены на этом ощущении, она смаковала его, исследовала, предъявляла на него права. Неподвижность и жар.

Изнывая и пылая, горя от нетерпения, она чуть подалась навстречу этой знойной ладони. Это было едва заметное движение. Пальцы его сместились, сжали ее, затем стали медленно поглаживать. Она задрожала в предвкушении того, что должно было последовать…

Леди Маргарет вдруг издала громкое сопение, которое в тишине спальни показалось пушечным выстрелом, и зашевелилась в кресле. Молодые люди замерли, прислушиваясь.

Чарити приподнялась и с бьющимся сердцем соскользнула с кровати, на ходу поправляя свой корсаж, приглаживая волосы и отчаянно стараясь взять себя в руки. Она успела сделать один шаг к своему креслу, когда леди Маргарет проснулась и подняла голову.

— Бабушка, нам пора уходить. — Чарити поспешно подхватила старую даму под локоть, помогая ей подняться. Может, со сна она не разберется, что к чему? Старуха приостановилась и, бросив взгляд на Рейна, кивнула на прощание. — Я забыла задуть свечи. Иди, бабушка, я тебя догоню.

Чарити вернулась за подсвечником, а старуха, шаркая, вышла из спальни. Девушка подняла глаза на Рейна. Он лежал, опершись на локоть. Лицо его было темным от смущения, но глаза сверкали неутоленной жаждой.

— Спасибо, что рассказали про Барбадос.

— Благодарю, что заставила меня вспомнить о нем.

Она улыбнулась, задула все свечи, кроме одной, и с этой последней вышла в коридор. Проверила, как там бабушка, затем приостановилась в дверях своей спальни, не сводя глаз с двери Рейна.

Ему нужна была пара… жена. И ей нужен… муж. Ее обаятельная улыбка стала шире. Он человек дурного тона, и она тоже. Ему не везет со страшной силой. Зато у нее везения в избытке. Они будут идеальной парой. Оставалось только убедить его в этом.

На следующий день для Рейна это был восьмой день пребывания в доме Чарити — леди Маргарет осмотрела его рану. Как оказалось, она затягивалась на удивление быстро, учитывая, сколько злоключений выпало на долю пострадавшей части тела и каким невезучим был его обладатель. Виконту, пожалуй, можно начать потихоньку вставать с постели, объявила старуха. И сразу же оговорилась, что она ни за что не ручается, если он рискнет покинуть пределы своей спальни, которую она обезопасила от невезения с помощью амулетов. Теперь между ним и свободой существовало только одно препятствие: отсутствие штанов. Чарити занялась этой проблемой и вскоре принесла ему брюки покойного отца, выпущенные по всем швам.

Когда Мелвин закончил одевать его сиятельство, Чарити вновь явилась в его спальню, на сей раз с тростью, с которой ее отец ходил всякий раз, когда ему случалось сломать лодыжку. Она остановилась ошеломленная при виде виконта. Он был пугающе громаден и выглядел совсем иначе, когда стоял на собственных ногах! На мгновение Чарити лишилась дара речи.

Рейн, возвышавшийся над девушкой, также отметил, что видится она ему теперь совсем по-другому. Она показалась ему очень благонравной, женственной и хрупкой. Это наблюдение отрезвило его. То, что занимало его мысли и было предметом желания, сразу представилось ему низким и гнусным, атавизмом барбадосской жизни. Его смущало само воспоминание о том, что он навязывал телесную близость этой девушке, и даже не один раз. И уж совершенная мерзость, что всю ночь напролет он мечтал о ней, о том, как она снова окажется под ним… и о дальнейшем.

Чарити оправилась настолько, что сумела предложить ему навестить Стивенсона. Остин молча кивнул. Она пошла вперед, показывая дорогу, украдкой поглядывая на его напряженное лицо и пытаясь заставить свое сердце биться не так отчаянно.

Стивенсона они нашли не в лучшем состоянии. Несчастный лежал, опутанный, как сидками, многочисленными зловонными амулетами, был голоден как волк и зол, как тигр в клетке. Он еще не отошел после ссоры, которая произошла между ним и леди Маргарет насчет жидкой пищи, и что-то бурчал себе под нос. Даже появление хозяина не улучшило настроения достойного лакея и не смягчило его выражений.

В бесновавшемся от бессилия Стивенсоне Рейн узнал себя. Неужели и у него был столь же смехотворный вид? Он наблюдал за тем, как Чарити терпеливо предлагает больному помощь и кротко выслушивает его колкие ответы. Когда они вышли из спальни Стивенсона, бедро у Рейна ныло, а мужская гордость и совесть буквально горели огнем.

Он был способен думать только об одном: как грубо и недостойно он вел себя по отношению к этой девушке, во всех отношениях. Он рычал на нее, скандалил, бранился и дулся. Он вел себя неприлично и оскорбительно, проявив неблагодарность. Демонстрировал свое тело ее невинным глазам, хватал ее руками, целовал ее, лапал, как трактирную судомойку. А вчера он запустил руки ей под платье и едва не… прямо в присутствии ее спящей бабушки! У нее были все основания презирать его.

— Стивенсон обычно совсем не такой. — Он произнес это сдавленным хриплым шепотом, приостановившись на миг в коридоре. Затем он поднял голову и обнаружил, что смотрит прямо в ее милые светло-карие глаза, которые застенчиво глядят на него снизу вверх.

— Я знаю. Ему сейчас больно: и нога его мучит, и гордость его уязвлена, — прошептала она, изумляясь тому, как потемнели его глаза, и жалея, что нельзя дотронуться до него прямо сейчас.

Рейн понял, что говорила она не только о Стивенсоне, но и о нем.

— Как это мило с вашей стороны, что вы продолжаете ухаживать за ним… несмотря на его дурное настроение.

Чарити улыбнулась, догадываясь, что извинялся он не за одного Стивенсона.

— Когда людям больно, они говорят и делают такие вещи, каких никогда не допустили бы в нормальном состоянии. Бабушка давно научила меня, что человек — это одно, а боль — совсем другое.

Рейн стоял столбом и думал, что эта девушка и правда в своем роде ангел, пылкий, земной, ничем не заслуженное милосердие. Ей довелось увидеть его с самой неприглядной стороны, однако она сумела догадаться, что есть в нем что-то еще, помимо пренеприятной смеси из гнева, грубостей и боли. И он твердо решил, что впредь станет обращаться с ней с должным почтением и приличной сдержанностью, как она того заслуживает.

Она проводила Рейна до его комнаты. Он встал в дверях, чтобы помешать ей войти вместе с ним.

— Я должен поблагодарить вас, мисс Стэндинг, за ваши заботы обо мне и Стивенсоне.

— Я тоже кое-что приобрела в результате нашего общения, ваше сиятельство. — Она вымученно улыбнулась. — Я почти научилась понимать то, что мистер Стивенсон именует «барбадосским французским».

На лице его появилось страдальческое выражение. Он пожелал ей доброго дня и закрыл за собой дверь.