Спящая - Мария Некрасова

–И как ты объяснишь своё дурацкое поведение?– Я подхватил его на руки, он стал изворачиваться и тявкать, всячески показывая, что не донюхал.– Дед Артём нам задаст. Мы уже достаточно погуляли, надо бы домой…

На слове «домой» Микки вывернулся, шмякнулся на лапы и помчался, поджав хвост, дальше по этому пустырю. Рыжее пятно на чёрной-чёрной земле, его было отлично видно. Я побежал за ним. Впереди торчало какое-то нелепое строение, как будто сколоченное из всего подряд: вагонка, щит, оторванный кусок ковра – там, где положено быть двери. Венчала это всё толстенная печная труба, слишком огромная для этой сараюхи. Я бы ни за что не подумал, что здесь кто-то живёт.

Микки между тем поднырнул под ковёр и скрылся в этой замысловатой постройке. Я тогда подумал, что он учуял мышь, и, конечно, полез за ним… Честно говоря, не сразу. Ковёр был такой засаленный, как если бы на него вылили остатки всех школьных обедов сразу, да ещё добавили масла, чтобы наверняка. Он блестел на солнышке так, что хотелось поджечь и посмотреть, как здорово вспыхнет. А вот трогать это руками, да ещё и лезть туда…

Под ногами валялась пустая консервная банка, давно заржавевшая по краям. Я пнул, чтобы отлетела со звоном, и позвал Микки. В глубине постройки что-то зашуршало и стихло – прячется.

–Иди сюда, паршивец!

Конечно, он мне не ответил.

Поборов брезгливость, я откинул край рваного ковра и полез внутрь.

Шаркнул ладонями о земляной пол, наткнулся на какой-то мелкий мусор. Изнутри хибара оказалась достаточно просторной и даже светлой: солнце проникало сквозь щели в стенах и крыше, освещая то тут, то там земляной пол, грязную, когда-то белую, печку и кучу мусора в углу. Куча тихонько пошевелилась. Вот он где прячется!

Микки копошился в старых тряпках, что-то напряжённо вынюхивая, и даже не взглянул, когда я подошёл. Точно, мышь! Я подхватил его на руки, сунул под куртку под протестующее тявканье, застегнул молнию – и увидел старика.

* * *

Из кучи тряпок торчала всклокоченная седая башка. У неё были совершенно стеклянные круглые глаза и безумный взгляд, как у зомби в кино. Из приоткрытого рта торчал одинокий нижний резец, длиннющий, почти до носа. Башка дышала, часто и с присвистом, из-под тряпок высунулась рука с палкой:

–Ты?!– От этого короткого слова захотелось провалиться сквозь землю и бежать, бежать подальше отсюда, от этого… А я стоял как дурак: ноги перестали слушаться, на каждую будто надели чугунный ботинок.– Ты-ы здесь?! Ты достал меня?! Ты нашёл меня! Не трогай меня, Малахольный!

У старика мелко затряслась губа, и глаза чуть сузились, заблестев в полутьме. На грязную щёку капнула слезинка.

–Не трогай! Не трогай…– он странно икнул, и это отрезвило меня. Я развернулся и побежал прочь.

Я бежал до самого Лёхиного дома. Влетел за калитку, чуть не сбив деда Артёма с ног. Произошедшее показалось мне настолько диким, что уже в ту секунду я подумал: «Приснилось!» Только одышка иМикки, трясущийся под курткой, говорили об обратном.

–Ты что, привидение увидел?– Лёха с рюкзаком – наверное, только вернулся из школы.

Я еле дышал после этой пробежки и просто глупо кивнул.

Мне казалось тогда, что бродяги, да ещё и сумасшедшие,– это что-то из городской жизни, где дорогое жильё и нет огорода. Я видел их только в кино и тиктоках, и тот на пустыре казался мне нереальным.

* * *

К чести Лёхи, смеяться он не стал. Когда я смог говорить не задыхаясь и рассказал ему это всё, он предложил тут же вернуться и посмотреть, кто там такой страшный.

Катьку иМикки мы, конечно, не взяли. Зато Лёха взял немного картошки и какой-то колбасы. А когда пришли, страшный чокнутый бомж оказался совсем не страшным и почти не чокнутым.

Он уже сидел у костра посреди пустыря, и я удивился, почему не видел его раньше: если подниматься вНовые дома, этот пустырь и всё происходящее видно за много метров, потому что деревьев нет. Наверное, я просто не обращал внимания, вот и всё.

Увидев меня, старикан странно вздрогнул, но Лёха сказал волшебное слово «Здравствуйте», вывалил в золу свою картошку и завёл рассказ о том, как один мальчик пошёл гулять с собакой, заблудился и напугал до чёртиков одного почтённого старика и сам испугался. Лёха умел располагать людей.

С дедом Витей мы быстро подружились. Мы вместе пекли картошку, болтали о всяком. Дед Витя отличный собеседник, если не затрагивать некоторые темы. И вовсе он не псих – просто человек, которому не повезло, а это накладывает свои отпечатки. Когда-то очень давно один психопат убил его друга. С тех пор дед Витя утверждает, что видит призраков.

–Здесь же садик был, круглосуточный, со всех окрестных деревень сюда свозили, одно время человек пятьдесят было, не меньше. Я сам сюда ходил, почти всех помню: идетей, и воспитателей. Вот они и взлягивают здесь по ночам. Вот здесь был наш корпус, я у этой печки грелся, когда был меньше, чем вы сейчас. А там,– он показывал на совершенно пустое место,– игровая площадка, там-то они и есть.

–Дети?

–Взрослые. Немного, правда, всего человек семь…

–А где же остальные? Вы говорили про пятьдесят.

Дед Витя вздыхал и смотрел на меня как на дурачка:

–Остальные живы. Призраки – это те, кто умер. Понимать надо. Потому и взрослые, что взрослыми умерли.

–А чего сюда-то пришли?

–Так…– Он загадочно вертел пальцами.– Здесь безопасно им. Здесь он бы их не достал, да только вырос, и вот…

–Кто не достал-то?

–Малахольный.

Этого Малахольного дед Витя боялся больше всего. Наверное, кличка какого-то маньяка или плод деда-Витиной фантазии, мы не гуглили, ни я, ни Лёха. Было почему-то неудобно гуглить чужие странности. АЛёха ему верил, хоть мне и не признавался, но верил, это было заметно. Сам просил рассказывать про призраков и слушал с серьёзным лицом. Взрослый парень! Но я помалкивал. Лёхин дед, родной, не дед Артём, пропал в лесу, когда Лёхи ещё и не было. Наверное, он слушал рассказы деда Вити о призраках и представлял, как мог бы развлекать его родной дед, если бы был жив.

Иногда дед Витя называл Малахольным меня, не знаю почему. В такие минуты он менялся и действительно походил на сумасшедшего. Глаза словно меняли цвет, губы тряслись, торчащий зуб тыкался в губу при бормотании этого «Малахольный», и руки тоже тряслись. Это длилось не дольше нескольких секунд, а потом его как будто выключали, и дед Витя становился сам собой. Только жаловался потом на боль в колене и нехорошо посматривал на меня.

Наверное, это некрасиво, но дед Витя забавлял нас, как забавляют мальчишек заспиртованные уродцы в кабинете биологии. Мы чувствовали, что прикасаемся к чему-то запретному, жутковатому, но интересному до дрожи: даже если разок испугаешься, всё равно вернёшься посмотреть ещё, потому что оторваться действительно трудно.

Под вечер, когда стало ясно, что сегодня Юрич уже не явится, тётя Таня без всяких просьб отпустила нас по домам. Я набрал Катьке всякой красивой канцелярщины, и у самого прибавилось настроения: блокнотики с«Мортал Комбат», пенал с«Пикачу» странно радовали меня, как первоклашку. Хотя себе я даже тетрадки не взял – до того не хотелось в школу. Зато набрал картошки и какой-то колбасы и только на улице сообразил, зачем я это сделал. Всё вышло автоматически, само собой, и, должно быть, это было верное решение.