Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

Я толкнул дверь приемного покоя и двинулся прямиком на запахи эфира и карболки, но в результате оказался в длинном школьном коридоре, в котором находился и кабинет Шульца.

— Входите! — откликнулся он на мой стук в дверь. — А, Хаапе! Что занесло вас к нам сюда?

— Герр оберштабсарцт, один из моих людей с тяжелым ранением в брюшную полость нуждается в срочной операции. Успокойте меня, пожалуйста, — скажите, что следующим на операционном столе будет он.

Вкратце я объяснил ему также дополнительную причину моего беспокойства, связанную с тем, что раненый сам совсем недавно похоронил своего родного брата-близнеца под Гомелями.

— Вообще-то он записан на операцию как раз следующим, — сообщил мне Шульц, покопавшись в бумагах на своем столе, а затем добавил: — У нас тут сегодня было задействовано целых пять операционных столов, и ни один не пустовал ни минуты.

— Благодарю вас, герр оберштабсарцт. И…

— Да, доктор?

— Если бы я мог как-то ассистировать при этой операции, то я бы хотел…

— Конечно, доктор.

Я прошел по коридору обратно, отыскал операционную, тщательно вымыл в ординаторской руки щеткой с мылом, и санитар помог мне облачиться в стерильный халат и маску. Никаких резиновых перчаток мне, однако, не дали — они полагались только хирургам и их ассистентам, принимавшим непосредственное участие в операциях. Вошел хирург, штабсарцт Бокшац, стряхнул с себя забрызганный кровью халат, стянул перчатки и погрузил руки в тазик со спиртом.

— Что привело сюда нашего Truppenarzt-a (фронтового врача)? — бодро поинтересовался он, подмигнув мне.

Взгляд его, как я заметил, хоть и был профессионально невозмутимым, но сами глаза отличались характерной воспаленной припухлостью от хронического недосыпания.

— Следующий оперируемый — один из моих людей, — ответил я.

— Не первый и не последний, я полагаю.

— Увы, вы правы, герр штабсарцт. Но этот парень — родной брат-близнец того, что мы уже похоронили не так уж много времени назад.

— Что там у него?

— Пулевое в брюшную полость. Пуля вошла прямо над пупком и вышла через левую часть спины, под почкой.

— И зачем людям нужны эти брюшные полости? Особенно в военное время… Раньше ведь мы себе подобных вопросов не задавали, а, доктор? Ну хорошо, пойдемте кромсать вашего близнеца.

Санитар проворно надел на вытянутые вперед руки хирурга новые резиновые перчатки, а затем повязал на лицо стерильную повязку.

— Йод! — почти весело воскликнул Бокшац, входя в операционную.

Надежно зафиксированный привязными ремнями за руки и за ноги близнец уже покорно возлежал на операционном столе. Исполнявший обязанности второго хирурга ассистент Бокшаца — достаточно хорошо подготовленный, как заверил он меня, операционный санитар — и еще двое ассистирующих санитара доложили о своей готовности к началу операции. Еще один санитар стоял в изголовье операционного стола — это был анестезиолог.

Бокшац кивнул ему, и анестезиолог принялся осторожно, по капле, подавать эфир на марлево-ватную маску, накрывавшую рот и нос близнеца. Санитар, ответственный за хирургические инструменты, молча подал Бокшацу хирургические щипцы с зажатым в них ватным тампоном. Другой санитар стал осторожно поливать этот тампон йодом, следя за тем, чтобы горлышко пузырька не коснулось при этом ваты. Бокшац обильно намазал йодом всю серединную часть живота, от груди до лобка. Тело пациента накрыли большим куском белой стерильной льняной материи, в которой имелся продольный прямоугольный вырез, приходившийся как раз на область его живота. Анестезиолог попробовал ущипнуть пациента щипцами за кожу на животе — тот все еще пока реагировал. Пришлось ждать, пока на маску будет подано дополнительное количество эфира. Еще пробный щипок — никакой реакции.

По бокам от предстоящего разреза были помещены и прикреплены к коже специальными зажимами еще несколько кусков стерильной белой ткани. Мощная лампа, висевшая над операционным столом, ярко освещала живот. Бокшац произвел уверенный надрез скальпелем, отступив примерно на ширину ладони от грудной клетки, погрузил его сантиметра на полтора в ткани мышц живота и повел по средней линии живота вниз к пупку, обогнул его справа и закончил надрез все той же прямой линией на ширине ладони внизу от пупка. Вся эта манипуляция заняла у него каких- то несколько считаных мгновений. Два-три дополнительных надреза — и кожно-мышечный покров брюшной полости вскрыт. Поблескивавшие внутренности брюшины с непривычки резанули глаз каким-то неожиданным бело-голубым цветом.

— Зажимы! Тампоны!

В мгновение ока все видимые поврежденные и кровоточившие сосуды были блокированы, а затем зашиты. Ухватив особыми самофиксирующимися щипцами за края надреза, Бокшац попробовал осторожно развести их в стороны, сделал еще небольшие вспомогательные поперечные надрезы в нижней части живота скальпелем и хирургическими ножницами и развел теперь брюшину в стороны окончательно, прикрепив ее края к белой льняной ткани. Брюшная полость была теперь открыта полностью. Ассистенты подвели под края надреза специальные крюки особой сложной формы, не имевшие никаких острых граней и кромок, и развели кожно-мышечный покров в обе стороны еще сильнее. Несвернувшаяся кровь хлынула внутрь брюшной полости. С помощью тампонов Бокшац удалил кровь, смешанную с содержимым кишечника, и наклонился, чтобы получше рассмотреть состояние раны изнутри.

К счастью, двенадцатиперстная кишка оказалась неповрежденной, что уже исключало опасность инфицирования ее содержимым. С другой стороны, тонкая кишка была пробита сразу в нескольких местах, а толстая кишка была тоже повреждена и сильно кровоточила. За остановку кровотечения умело взялось сразу четыре руки, в то время как две другие продолжали удерживать брюшную полость в открытом положении с помощью крюков.

Отрывисто произносимые односложные команды хирурга… Позвякивание ослепительно блестевших хирургических инструментов… Вдруг раздается голос анестезиолога:

— Состояние пациента ухудшается!

— Кислород, — тут же, ни на йоту не теряя самообладания и не повышая голоса, отзывается Бокшац. — Переливание — вы, доктор, — оборачивается он ко мне. — И «Перистон»… со стимулятором.

Анестезиолог снимает чехол с кислородного баллона, который уже подкатил на тележке к изголовью стола санитар. Я набираю тем временем в большой шприц 200 кубических сантиметров суррогатного заменителя крови «Перистон», добавляю туда немного «Кардиазола» для стимуляции кровообращения и ввожу иглу в вену левой руки близнеца. Хирурги должны оставаться стерильными. Я подготовил все для переливания, некогда приступил к нему, пульс сразу же заметно усилился, но губы все еще продолжали пока оставаться мертвенно бледными. Однако общее состояние пациента стало с каждой минутой улучшаться.

Операция все это время не прерывалась ни на мгновение. Тонкая и толстая кишки были осторожно приподняты со своих мест. К этому моменту состояние оперируемого улучшилось уже настолько, что анестезиологу пришлось добавить еще эфира.