Чайная роза - Дженнифер Доннелли

Груши Фиона любила, но доброта тети Розы сильно отдавала благотворительностью. И все же она приняла подарок; Сими обожал груши, и ей хотелось порадовать брата. Она немного поболтала с миссис Бристоу о Джо и его долгожданном повышении. Обе получали от него письма каждую неделю, но не видели уже месяц. Фиона ужасно скучала по жениху. Хотелось написать ему; так было бы легче перенести разлуку. Но стоило ей отложить несколько пенни на бумагу и марки, как срочно требовалось что-то купить: хлеб, носки Сими, а матери — полоскание для горла.

Фиона не сомневалась, что кашель матери вызван сырыми стенами их нового жилья в Адамс-Корте. Дом стоял рядом с единственной колонкой, которая текла днем и ночью. Двор был вечно залит водой, а в комнатах было сыро и холодно.

Адамс-Корт представлял собой короткий мрачный тупик, отделенный узким проходом от Варден-стрит. Друг напротив друга стояли приземистые двухэтажные дома, разделенные семью футами брусчатки. Финнеганы занимали переднюю комнату на первом этаже дома номер двенадцать. Накануне переезда мать взяла Фиону с собой и показала ей новое жилье. Кейт узнала о нем от подруги Лилли. Раньше там жил жених Лилли, но после свадьбы они переехали в комнату побольше, на другом берегу реки. Здесь не было ни раковины, ни платяного шкафа. Одежду придется вешать на гвозди. Площадь комнаты составляла около двадцати квадратных ярдов. Они будут вынуждены продать почти всю мебель. Комната Фионе ужасно не понравилась, но когда мать с надеждой и тревогой спросила, что она думает об этом, девушка ответила, что, когда они привыкнут к тесноте, здесь будет вполне терпимо. Точнее, очень неплохо.

Старые друзья и соседи делали все, чтобы Финнеганы остались на Монтегью-стрит. Предлагали им место в битком набитых домах, но эти предложения диктовались добротой, а не практичностью, и мать не могла их принять. Родди тоже пытался помочь.

Фионе не полагалось об этом знать, но она знала. Однажды вечером он пришел после дежурства, и Кейт заварила ему чай. Дверь в детскую была открыта, и Фиона слышала, как они обсуждали тяжбу Кейт с «Чаем Бертона». А потом Родди ни с того ни с сего предложил маме выйти за него замуж.

— Кейт, я знаю, ты меня не любишь, — сказал он. — И я этого не жду. Куда мне до Падди… Я знаю, как вы любили друг друга. Речь не о том. Просто… ну… я мог бы позаботиться о тебе и детях. Продолжал бы жить в своей комнате, ты в своей, и все шло бы как прежде. Не нужно уезжать.

Потом Фиона услышала плач матери и тревожный голос Родди:

— Ради бога, извини. Я не собирался тебя расстраивать. Просто хотел помочь. Господи, какая же я бестолочь…

— Нет, Родди, ты не бестолочь, — ответила мать. — Ты очень хороший человек. Любая женщина была бы рада выйти за тебя. Я заплакала, потому что это очень трогательно. На свете мало людей, готовых отказаться от собственного счастья ради счастья других. Но ты не должен сажать себе на шею чужую семью. Тебе следует жениться на Грейс. Все знают, что она тебе нравится, вот и женись на ней. А мы как-нибудь справимся.

Ой ли? Фиона в этом сомневалась. В последнее время внутренний голос постоянно напоминал девушке, что денег у них совсем мало. Жалованья, которое получали она и Чарли, едва хватало на оплату жилья; на еду оставалось совсем чуть-чуть. Где взять деньги на все остальное? Что они будут делать, когда Эйлин понадобится одежда или у кого-нибудь прохудится обувь? Этот внутренний голос парализовывал. Он кричал и вопил, а ответов у Фионы не было. Она молила Бога о помощи. Просила дать ей силы справиться с потерями и смелость, необходимую для того, чтобы смотреть в будущее. Но ответа не получила. Казалось, Бог ее не слушал.

Когда на Фирну нападало уныние, она лезла в карман, нащупывала синий камень, подаренный Джо, крепко сжимала его, представляла любимое лицо и напоминала себе об их магазине, их мечтах и совместной жизни. В один прекрасный день. Уже скоро. Их сбережения в жестяной банке продолжали расти. С каждым письмом сумма становилась все больше. В последнем письме Джо написал, что, если дела и дальше будут идти так же хорошо, вскоре они смогут пожениться. Прочитав это, Фиона обрадовалась, но ее радость оказалась недолгой. Нет, со свадьбой придется подождать. Семья нуждалась в ее жалованье. Мать все еще ждала компенсации от «Чая Бертона» за смерть отца. Речь шла о двадцати фунтах, которые позволили бы ей снять жилье получше и создать более прочную основу для себя и малышей. Фиона понимала, что пока деньги не поступят, уйти ей не удастся.

Она прошла мимо мясного ряда, не поднимая глаз. Ах, если бы можно было купить хороший кусок мяса, который мать приготовила бы с картошкой и соусом! Но денег на мясо не хватало. А даже если бы и хватило, готовить все равно было не на чем. Плиты в комнате не имелось, только камин с узкой решеткой, на которую можно было поставить одну кастрюлю. Фиона тосковала по еде, которую прежде готовила мать. Иногда единственным горячим блюдом в их осиротевшей семье был чай.

Сегодняшний ужин будет скудным. Они с Сими станут есть вареную картошку с хлебом и маргарином. Масло слишком дорого. Чарли и мать будут есть то же самое и копченую селедку, Чарли нужны силы, чтобы работать на пивоварне, а Кейт необходимо поправиться. Кашель ее изнуряет. Иногда она кашляет так сильно, что краснеет от удушья. Может быть, завтра Чарли принесет несколько лишних пенсов. Если это случится, она купит кусок баранины подешевле и сварит его с морковью и картошкой. Может быть, это добавит матери сил.

Фиона купила буханку хлеба, четверть фунта маргарина и пошла домой. Жадные пальцы тумана тянулись к жаркому оранжевому пламени газовых фонарей, отбрасывавших на улицы зловещий мигающий свет. Туман двигался как живое существо, обволакивал прилавки, приглушал звуки и закрывал видимость.

Девушка дрожала. Идти сквозь туман — то же, что кутаться в мокрое одеяло. Сумка была тяжелой, Фиона проголодалась, а ноги ныли. После того как она дала необдуманный совет мистеру Бертону, мистер Минтон, чувствовавший себя обойденным, стал нагружать Фиону еще сильнее. Требовал, чтобы по вечерам девушка мыла чайные совки, вытирала столы и подметала пол. Желая вернуться домой как можно раньше, усталая Фиона поддалась искушению и решила сократить путь.

Она свернула с Хай-стрит на затянутую туманом Барроу-стрит, где стояли разрушенные доходные дома с пустыми оконными и дверными проемами. Все фонари здесь были разбиты. Улица была темной и пустынной; пройдя по ней ярдов двадцать, Фиона пожалела о своем решении. Девушка помнила страх, испытанный в тот момент, когда ее схватил Сид Мэлоун. А вдруг он видел ее на рынке и пошел следом? И этот Джек-потрошитель… Три недели назад, в конце сентября, он убил еще двух женщин за одну ночь — Элизабет Страйд на Бернер-стрит и Кэтрин Эддоус на Митр-сквер. Все только об этом и говорили. Тогда Фиона, еще оплакивавшая отца, не обращала на это внимания, но теперь задумалась. И Бернер-стрит, и Митр-сквер находились неподалеку от Барроу-стрит. Джека еще не поймали. Он может быть где угодно. Если Фиона закричит, никто ее не услышит… «Прекрати! — прикрикнула она на себя. — Все это глупости. Ты будешь дома не через двадцать минут, а через десять!»

Нужно было как-то отвлечься. Девушка заставила себя думать о новых соседях. Справа от них жила Фрэнсис Сойер; Чарли говорил, что эта женщина… э-э… принимает гостей. Слева — мистер Хэнсон, которого Фиона называла мистером Рукоблудом. Он всегда ходил с расстегнутой ширинкой и подсматривал за ней и другими женщинами через трещины в двери сортира. Слава богу, в их доме жили люди приличные. Каменщик мистер Дженсен, занимавший заднюю комнату верхнего этажа, был человеком необщительным. Вдова миссис Кокс, жившая в передней комнате второго этажа, часто кричала на двух своих сыновей. Самыми симпатичными из всех оказались Джим и Люси Брэди из задней комнаты на первом этаже. Джим всегда находил время поиграть с Сими, а Люси, ждавшая первенца, ежедневно пила чай с Кейт и расспрашивала ее о родах и уходе за младенцами.