Восход над Шалмари - Андрей Имранов

Сама Алита давно забросила попытки выяснить что-то у мамы. Если мама что-то хотела сказать, она говорила это сама, если не хотела – спрашивать было бесполезно. Прошлое вообще было в их семье запретной темой. Самая ранняя фотография изображала Алиту в возрасте лет пяти. Так и не смогла Алита узнать, кто и почему назвал ее таким именем. (Впрочем, она не жаловалась – это имя ей всегда нравилось. Даже когда по ТВ-6 прошел японский мультик «Battle Angel Alita» и ее в школе стали дразнить Анимешкой). Так и не смогла Алита узнать, где находится деревня Николаевка, указанная в ее свидетельстве о рождении, и где прошли ее детские годы. И – нигде и никогда мама не говорила об отце. Все попытки Алиты узнать хоть что-нибудь натыкались на железное мамино «не будем об этом». Только изредка на маму нападали приступы откровенности, обычно после пары-тройки рюмок коньяка или полбутылки вина. Тогда мама садилась рядом с Алитой, обнимала ее, гладила по волосам и шептала что-то вроде: «Ты достойна большего, и я тоже», «Они хотели меня обмануть, но ничего не получат», «Мы еще им покажем» – и далее в том же духе. Алита в эти моменты маму жалела и немножко ее стыдилась. Такая мама была, на взгляд Алиты, еще хуже, чем та обычная – скрытная, целеустремленная и самоуверенная женщина с железной волей.

К концу школы Алита начала подозревать, что у мамы не все в порядке с психикой. Она осторожно показала маму знакомой врачихе-психологу, приведя ее домой под видом подружки. Ольга – так звали знакомую – на удивление быстро разговорила маму, они втроем сидели на кухне, весело болтали, пили чай, и Алита решила, что беспокойство ее излишне. Рано решила – стоило Ольге выйти за порог, мама устроила Алите настоящий допрос с пристрастием, выпытывая такие подробности об Ольге, что Алита совершенно растерялась и даже не знала что думать. Ольга при встрече тоже Алиту не порадовала. «Паранойя, шизофрения, – сказала, как припечатала. – Пора лечить, пока в патологию не переросло. Сколько вы по разным городам мотаетесь? Десять лет? Давно пора». Но как сообщить об этом маме, Алита не представляла.

В Твери они жили уже почти три года, и Алита начала надеяться, что метания по городам и весям, наконец, закончились. Более того, мама как-то обмолвилась, что они уже жили тут раньше, еще до того, как переехать в Уфу, и Алита внутренне обрадовалась – появлялась надежда выяснить что-нибудь о первых годах Жизни. Алита закончила школу, поступила в институт, у нее появились (хоть и позже, чем у сверстниц) любовные увлечения, вначале несерьезные, но к середине второго курса она уже вполне осмысленно начала подумывать о замужестве, благо и кандидат в женихи имелся, и даже вроде как не возражал против свадьбы. Короче, жизнь налаживалась, и Алита отгоняла тревожные мысли об очередном мамином заскоке – теперь мама принялась внимательно наблюдать за Алитой и периодически приставать к ней с вопросами, а не приснилось ли ей чего странного. Успокоить ее можно было только после четверти часа клятвенных заверений, что ничего более странного, чем может присниться обычному человеку, ей не приснилось, а если и приснится, то маме Алита все расскажет непременно в то же утро. Тем более что нападало на маму это не так уж часто – пару раз в месяц. А когда мама обзавелась сотовым телефоном и даже начала носить его с собой, Алита совсем успокоилась. Оказалось, что зря.

Вечером двадцать девятого января мама ворвалась в квартиру в состоянии, в котором Алита ее уже давно не видела – волосы взъерошены, одежда растрепана, глаза горят. Мама ураганом пролетела в свою комнату, с шумом и грохотом начала рыться в шкафах. Подошедшей к двери удивленной Алите бросила коротко:

– Собирайся, мы завтра улетаем.

Алита поначалу не поняла.

– Куда улетаем? Зачем? У меня сессия через две недели начинается, мы за неделю вернемся? Да и вообще, лучше дома готовиться…

– Мы не вернемся, – перебила ее мама, – собирай все нужные вещи, у нас мало времени. Самолет в десять утра. Такси придет в девять.

Новость подействовала на Алиту, как удар дубины – на молодого бычка. Сначала она замерла, ошарашенная, потом – когда смысл происходящего дошел до нее – впала в холодное бешенство. Она уже не была той послушной девочкой, что три года назад, и маме предстояло смириться с этим.

– Я. Никуда. Не. Поеду, – отчеканила Алита спокойным тоном и добавила: – Если тебе опять вожжа под хвост попала, лети, пожалуйста, одна, я взрослая девушка и вполне могу жить самостоятельно.

Мама обернулась, и Алита испугалась, что ее сейчас хватит удар – настолько диким было выражение ее лица. Мама побагровела лицом, пыталась что-то сказать, но лишь хватала ртом воздух, как рыба на берегу:

– Ты… ты… ты… как ты смеешь! – Мама наконец справилась с удивлением. – Ты, неблагодарная тварь! Ты ни хрена не знаешь! То, что я для тебя сделала, жизнь свою на тебя потратила, а теперь ты сбежать хочешь, не расплатившись? Не выйдет! Не выйдет, сучка ты эдакая! Ты сейчас же соберешься, и чтобы через два часа чемоданы стояли у двери, слышала?

Что-то с тихим звоном порвалось у Алиты в душе, и ледяное спокойствие охватило ее.

– А если не будут стоять, что ты тогда сделаешь? А если я не пойду с тобой – силой потащишь? Так ведь не утащишь – я сопротивляться буду.

Похоже, подобный вариант маме в голову не приходил – она стояла молча, яростно сверкая глазами, и тонкая жилка билась у нее на лбу.

– Ну, мама, пойми, – сказала Алита примирительным тоном, – я никак не могу сейчас с тобой поехать. У нас же на весну свадьба намечена, ты забыла? А еще институт – это же не школа, его нельзя так просто бросить в одном месте и поступить в другом. А еще – я тебе не говорила, я на работу устраиваюсь, по специальности. Буду переводами на дому заниматься, деньги неплохие обещают… – и в ужасе замолчала, глядя на маму. А с мамой происходило странное: она с холодным и незнакомым выражением лица делала руками какие-то пассы в сторону Алиты, шепча что-то непонятное. Боже, она же совсем больна, с ужасом вдруг поняла Алита и, не в силах больше оставаться, натянула сапоги и вылетела на лестничную площадку, вырвав из рук мамы пальто. Сбежала по лестнице под нечеловеческий вопль, в котором скорее угадывалось, чем слышалось слово «Стоооооой!», и выскочила на улицу.

Разгоряченная, прошла пару кварталов нараспашку, пока морозный колючий ветер не заставил, наконец, вспомнить, что на улице – конец января. Алита поплотнее запахнулась в пальто и пошла дальше уже спокойнее, но в голове все равно было пусто – только картинка перекошенного в ярости совершенно незнакомого маминого лица. Обида бурлила и ворочалась в горле колючим комком – еще никто и никогда не разговаривал с ней так. Алита вздохнула и остановилась: холодный ветер остудил непокрытую голову и вернул ей способность мыслить трезво. Подумала и пошла в другую сторону: Ольга жила недалеко, на соседней улице, но Алита сгоряча пошла не в ту сторону и теперь надо было квартала четыре возвращаться.

Ольги дома не оказалось. Дверь Алите открыла младшая дочь Ольги – Вера. Алита не удивилась и не стала ругать девочку, сразу заметив отодвинутый от двери стул – Вера обязательно смотрела в глазок, перед тем как открыть дверь. Удивительно серьезная для своих пяти лет светловолосая девочка, выглядевшая уменьшенной копией матери, даже разговаривала таким же взрослым голосом, используя те же мамины обороты речи. Ее частенько путали с мамой, когда она вместо нее отвечала по телефону. Порой, когда мамы не было дома, она даже устраивала по телефону психологические консультации маминым пациентам, причем те оставались довольны и благодарили потом маму за неоценимую помощь. Алита ахала и ужасалась, а Ольга ничуть не беспокоилась: «Вера прирожденный психолог, – говорила она смеясь. – Это, скорее, я могу ошибиться и чего-нибудь неправильно посоветовать, зачем же я ей буду мешать».